Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1 Страница 18

— Бойкая девчонка, Бог знает, как избалована. И если случится так, что мне придется вставать, когда Санча войдет в комнату, и сидеть на табурете, когда она развалится в кресле, как это делает Мерегретта, ребенка это окончательно погубит.

Раймон Беранже сказал:

— Несомненно, тебе будет тяжело иметь двух сестер — королев, и, вероятно, маленькая Беатриса тоже выйдет замуж за какого — нибудь короля, когда придет время, а ты останешься лишь графиней, которая, правда, краше всех.

— Отец, я понимаю, к чему ты клонишь, — воскликнула Алианора. — Ты думаешь, мой долг — преодолеть свои личные склонности и выйти замуж за английского короля по высшим, безжалостным политическим соображениям и ради Прованса.

— Я лишь сказал, моя дорогая…

— Ибо ты сразу увидел, с присущей тебе проницательностью, от которой ничему не скрыться, что с помощью твоей мудрости и совета я бы отлично узнала, как управиться с этим возвышенным королем, являющимся хозяином не крошечного, с носовой платок, Прованса, но всей Англии, да в придачу еще и Ирландии.

— Также, по праву, Аквитании, Анжу и Нормандии, моя драгоценная. Все же я просто заметил…

— О, поверь мне, я с тобой не спорю, дорогой отец, ибо знаю, что ты намного мудрее меня, — сказала Алианора, прекрасным жестом смахивая крупные слезы со своих прелестных глаз.

— Тогда будь по — твоему, — ответил Раймон Беранже, разведя руками. — Но что делать с графом Мануэлем?

Король посмотрел на гобелен, изображающий жертвоприношение Иеффая, рядом с которым сидел Мануэль, переделывая фигуру молодого человека с любящим взором Алианоры, которую Мануэль создал побуждаемый своим гейсом и, похоже, не мог добиться совершенства.

— Я уверена, отец, что Мануэль в этом вопросе тоже будет великодушен и принесет себя в жертву.

— О да! Но что произойдет после? Ибо всякий видит, что ты и этот косоглазый длинноногий парень по уши влюблены друг в друга.

— Думаю, после моего замужества, отец, ты, или король Фердинанд, или король Гельмас пошлете графа Мануэля в Англию послом, и я уверена, что мы с ним всегда будем настоящими хорошими друзьями, не дающими повода для сплетен.

— Ого! — сказал король Раймон. — Я понимаю твой маневр, и он направлен в сторону гавани английского короля, а не моей. Моя роль теперь — удалиться, чтобы вы вдвоем смогли уладить детали этого посольства, в котором дон Мануэль должен быть представителем стольких королей.

Раймон Беранже взял скипетр и ушел, а принцесса повернулась к Мануэлю, одновременно трудившемуся над тремя изваяниями, которые он создал по подобию Аельмаса, Фердинанда и Алианоры.

— Понимаешь, дорогой Мануэль, мое сердце разбито, но ради королевства я должна выйти замуж за английского короля.

Мануэль поднял голову от работы.

— Да, слышал. Я сожалею, что никогда ничего не понимал в политике, но, полагаю, ничего не поделаешь. Ты не могла бы встать чуточку левее? Ты загораживаешь свет, и я не совсем отчетливо вижу, что делаю с верхней губой.

— И как ты можешь возиться с этой грязью, когда мое сердце разбито?

— Потому что на меня наложен гейс — создать эти изваяния. Я не знаю, зачем моя мать это пожелала, но уверен: все, что суждено, нужно вынести, так же как сейчас нам нужно пережить обязательство, наложенное на тебя: выйти замуж за возвышенного английского короля.

— Мое замужество не отразится на наших отношениях. После того, как я стану королевой, ты вскоре сможешь приехать ко мне в Англию, ибо говорят, что этот король — убогое долговязое ничтожество.

Мануэль смотрел на нее пару секунд. Она покраснела. Он, сидя у ног плачущего Иеффая, улыбнулся.

— В общем, — сказал Мануэль, — я отправлюсь в Англию, когда ты пришлешь мне гусиное перо. Так и договорились.

— Ах, ты сделан из льда и железа! — воскликнула она. — И тебя ничего не интересует, кроме твоих мокрых, грязных чучел. Ты мне отвратителен!

— Моя дорогая, — спокойно ответил Мануэль, — неприятность состоит в том, что каждый из нас ставит что — то свое превыше всего остального. У тебя это — власть, громкое имя и муж — король, который сразу станет твоим глашатаем, твоим слугой и твоим любовником. Откровенно говоря, я сейчас не могу тратить время на светскую жизнь, поскольку мое желание отлично от твоего желания, но так же неодолимо. Кроме того, становясь старше и наблюдая за поступками людей, я начинаю подозревать, что у большинства нет заветных желаний, а лишь скромные предпочтения. В мире таких заурядных людей, мы с тобой не можем и надеяться на избавление, нам всегда скажут, что мы из льда и железа, но нам не подобает бросаться такими затасканными словами.

Некоторое время она молчала. Потом неловко рассмеялась.

— Я часто гадаю, Мануэль, кто внутри этой огромной розовощекой, косоглазой, серьезной оболочки: великий мудрец или круглый дурак.

— Значит, у нас есть еще кое — что общее. Ведь я тоже часто размышляю о тебе.

— Значит, договорились.

— Договорились, что вместо того, чтобы править маленьким Арлем, ты станешь королевой Англии, владычицей Ирландии, герцогиней Нормандской и Аквитанской и графиней Анжуйской; что наш знак — гусиное перо; и мне неловко повторять, что тебе нужно отойти от света и больше не вмешиваться в выполнение моего гейса.

— А что будешь делать ты?

— Мне, как всегда, нужно следовать своим помыслам…

— Если ты скажешь еще хоть одно слово, я закричу.

Мануэль добродушно рассмеялся.

— Полагаю, я произношу это довольно часто. Значит, это правда, а самая большая неувязка в наших отношениях, Алианора, что ты эту правду не замечаешь.

Она же сказала:

— А я полагаю, ты теперь пойдешь за утешением к какой — нибудь женщине?

— Нет, утешение, которого я желаю, не найти среди юбок. Нет, во — первых, я отправлюсь к королю Гельмасу. Ибо мои изваяния упорно остаются безжизненными, и в каждом из них чего — то не хватает, и ни °Дно из них не является той фигурой, которую я желаю создать. Сейчас я не знаю, что с этим поделать, но Жар — Птица поведала, что король Гельмас, поскольку все сомнения покинули его душу, способен мне помочь, если это вообще способен сделать человек.

— Значит, нам нужно попрощаться, хотя, надеюсь, ненадолго.

— Да, — сказал Мануэль, — это расставание, а для какой — то части моей жизни это прощание навеки.

Мануэль оставил свои изваяния там, где на них, казалось, смотрит с дикой, тупой болью древнееврейский военачальник; и Мануэль взял девушку за обе ее прелестные ручки и стоял так какое — то время, глядя сверху вниз на принцессу.