Виталий Останин - Остерия «Старый конь» Страница 19

— Но почему они недовольны императором, отец? — подал голос Бенедикт. — Ты же мне говорил, что Патрика Фрейвелинга на трон посадил Карфенак.

— Все так, сын… — Барон плеснул себе еще немного вина, на глоток, не больше. Оказавшись в кругу верных ему людей, которым он мог доверять (ведь доверил же им жизнь своего сына!), он чувствовал потребность выговорится. Чего не мог себе позволить в столице и вряд ли сможет в Сольфик Хуне. — И поначалу Патрик всех устраивал. Прославленный военачальник, образованный и просвещённый дворянин, мечтающий о единой и сильной Империи. Плюс происхождение, позволявшее ему претендовать на престол после трагической смерти Йорена Третьего. И да, именно карфенакский представитель тогда на Магистерии и сказал, что лучшего правителя Империи и желать невозможно. Даже первые реформы нового императора большая часть владетелей приняли с радостью. А его десятипроцентный налог с провинции на формирование бюджета для помощи слабым территориям? Уже в первый год с собранных налогом денег восстанавливали и укрепляли разоренный северянами Табран! Табранцы десятилетиями такого отношения к себе не видели. А вот теперь они с Карфенаком недовольны реформами Патрика…

— Я не понимаю!.. — Баронет забавно морщил лоб, пытаясь уложить в своей детской еще голове все те хитросплетения имперской политике, в которой тонули опытные и зрелые мужчины. Мерино бросил на своего воспитанника короткий одобрительный взгляд. Его радовал интерес мальчика и, пусть и обреченная на неудачу, попытка во всем разобраться. — Ведь если они всем были довольны, то почему против сейчас?

— Виноват сам Патрик, — вздохнул старший да Гора. — В своих амбициях, в неумении останавливаться, в своем, наконец, тяжелом фрейском характере. Все мы помним его отца…

Мужчины с пониманием и улыбками покивали. Да, Максимуса Фрейвелинга, Железного герцога фреев, помнили все — кроме Бенедикта, разумеется. Правителем он был посредственным, военачальником неудачливым, но упрямства и какого-то воспаленного чувства справедливости в нем было на всю Империю! Своих союзников он завоёвывал тем, что держал слово всегда, и стоял за них, даже когда ему это было невыгодно. Гвардейский капитан Сантьяго да Гора, принявший из его рук баронский титул, был предан ему до конца, хотя и видел все недостатки сюзерена. Ту же преданность он перенес и на его сына — Патрика. И снова — видя все его недостатки.

— Все мы помним его отца, — после недолгой паузы продолжил барон. — Так что не стоит удивляться тому, что в сыне проявляются отцовские черты. Десять процентов налога сделали Патрика самым любимым императором за последние лет сто. И если бы он умел останавливаться, если бы он умел слушать своих верных советников, таковым бы он оставался еще долго. Но он решил при жизни одного поколения сделать то, на что нужно пара сотен лет! Зачем он поднял налог до двадцати процентов? Зачем начал формировать имперскую армию? Не гвардию, а именно армию! Его потешные полки Бриллиантовых мушкетёров и пикинеров сперва лишь вызывали улыбку владетелей, но он же вынес на Магистерий вполне проработанное предложение о найме почти пятнадцатитысячного корпуса, вооруженного преимущественно пороховым оружием! Прекрасное предложение, кто бы спорил! Такой корпус нужен и должен быть! Но не так же в лоб! Естественно, члены Магистерия усмотрели в этом рост его личной власти. И, естественно, предложение провалилось. Хотя это не самое страшное. А вот сигнал, который он этим предложением подал нашему высшему дворянству — это уже страшно. Такого ему не простят.

— Сигнал, господин барон?

— Все забываю, что вы не играете в эти игры. — старший да Гора усмехнулся. — На вершине власти Империи дворянство постоянно борется за влияние. Но при этом стараются сохранять некий паритет сил. Усиление одной из фамилий никому не выгодно — именно это и привело к войне провинций в прошлом. Так что любого, кто пытается встать выше других, быстро ставят на место. А что есть формирование корпуса под рукой императора, как не попытка возвысится над другими? По крайней мере дворянство именно так это и воспримет, — судят же по себе! Сначала все объединяться против императора, а уж потом, когда с ним будет покончено, начнут вспоминать обиды друг другу.

В помещении воцарилось тишина. Что такое междоусобица в Империи на своей шкуре испытали все, кроме баронета: война провинций закончилась до того, как он родился. Призрак надвигающейся дворянской склоки заставил каждого вспомнить кровавые образы прошлого. Для барона это были бесконечные марши, ранения, потеря друзей, безумная карусель сражений, лишенных всякого смысла и полное непонимание цели. Для его более молодых подчиненных это был в большей степени голод и страх. Для Бенедикта — строчки в летописях, перечислявшие сгоревшие деревни и города и указывающие примерную численность погибших за два года людей.

— Кхм! — откашлялся барон, разрывая гнетущую тишину. — Наверное, я меланхолию с собой из столицы привез. Не вешать носы, гончие! Может, и обойдется еще. Все в руках Единого. Лучше гляньте, какой подарок я привез! Димаутрианский наместник прислал. Признаться, сам еще не видел.

Барон подошел к двери комнаты и крикнул вниз:

— Тито! Тащите клетку!

Спустя пару минут в комнату вошел один из сопровождавших шефа Тайной стражи гвардейцев. В руках он держал какой то массивный предмет, накрытый плотной тканью. Водрузив свою ношу на стол, гвардеец сдернул покрывало и собравшимся предстала глухой деревянный ящик, в стенках которого было просверлено множество маленьких отверстий для поступления воздуха. Что или кто находилось в ящике — понять не представлялось возможным.

— Вот, — сказал барон, когда гвардеец вышел за дверь. — Зверь под названием гикот. Детеныш еще совсем, около месяца, наверное. Наместник особенно упирал, чтобы на зверя никто не смотрел до момента, как придет время дарить. Даже еду ему подавать надо только через специальный лоточек вот тут — барон указал на выдвижную полку в нижней части ящика, и стал откручивать винты крышки. — Какие-то суеверия димаутрианские, я не особо понял. Но зверь редкий, так что я не стал провеять, что суеверия, а что нет.

Барон снял крышку, и собравшиеся увидели небольшого зверька. Он спал, свернувшись в крохотный, чуть больше ладони, комочек. Люди могли увидеть только спину зверька, покрытую короткой, пепельно-серого оттенка, шерстью, да торчавшее ухо, с мохнатой кисточкой на конце. Остальное в такой позе рассмотреть было невозможно.

— Мда, — протянул барон. Голос его выражал сомнения в ценности зверька. — Я предполагал, что он будет немного повнушительнее. В общем, сын, — твой подарок.

Бенедикт протянул руку вглубь ящика и осторожно коснулся пальцем шерсти зверька. Тот легонько вздрогнул и стал разворачиваться, гибко и неторопливо. Показалась треугольная голова, на которой выделялись закрытые, словно склеенные чем-то глаза, четыре лапы растянулись во все стороны, выпустив из подушечек крохотные, но очень острые на вид коготки, вытянулся и уперся в стенку ящика длинный пушистый хвост.

— На кота похож, — произнес баронет, не слишком скрывая разочарования. — Еще и слепого.

— С такими котами димаутрианские князья на охоту ходили, да и то не все! — немного обиделся Сантьяго да Гора. — А насчет глаз… Наместник что-то говорил про это… А, вспомнил! Глаза надо промыть слюной! Только не пальцем, а языком!

Бенедикт сморщился. Он не был большим любителем животных, то есть обращаться с большинством из них умел, как и всякий мальчишка выросший в деревне, но культа из зверья не делал. А тут такое предложение — лизнуть покрытые остекленевшей слизью глаза зверька! Мерино едва сдержался, чтобы не влепить воспитаннику затрещину прямо при отце.

«Как можно быть таким неблагодарным балбесом! Видно же, как старался барон порадовать своего сына!»

— Можно мне? — вдруг произнес Бельк. Все посмотрели на него, и Мерино вдруг увидел, что маска равнодушия скафильского головокрута дала крохотную трещинку. И сквозь нее проглянуло лицо человека, которого Мерино до сих пор не знал. В глазах-льдинках светилось какое-то совершенное чуждое чувство. Робость и… нежность?! Если бы Мерино не привык контролировать себя в любых обстоятельствах, у него бы отвисла от удивления челюсть.

Барон равнодушно махнул рукой. Он старался не подавать вида, что ему обидно от равнодушия его сына к его подарку.

— Действуй, если Бенито не хочет!

Баронет активно замахал головой из стороны в сторону: мол, нет, не хочу!

Бельк протянул руку, огромную и разительно грубую по сравнению с небольшим тельцем гикота, взял его и вытащив из ящика, поднес к лицу.