Юлия Шолох - Звериный подарок Страница 19

Тщетно.

— Одевайся быстрее, тебя экипаж ждет, — строго сказала воспитательница.

Ах, Стаська, Стаська! Зачем ты со мной говорила, о чем хотела предостеречь? Что я могу сделать? Пойти против воли князя? Отказаться? Убежать? Знаешь же, это невозможно.

Марфутишна шла за мной по коридору, словно боялась, что я дорогу забуду. Спускалась по лестнице, а у двери собственноручно плащ помогла надеть и застегнула пуговицу. Усадив в экипаж, смотрела с крыльца вслед, странно прижимая руки к груди.

Какое серое утро, совсем без красок. Да еще возница так гнал, что твердое сиденье оставило немало синяков на моем теле.

Экипаж остановился прямо у парадной двери, где переминался с ноги на ногу старичок-дворецкий. Он встретил меня с явным облегчением и сразу повел в парадный зал. Хорошо хоть к тому входу, что со стороны трона, не придется долго идти по огромному залу и каждый шаг думать, что добровольно направляешься в пасть зверя. Зверей.

— Входите, вас ждут, — быстро распахнул дверь слуга.

Я вошла. Князь был в церемониальной золотой одежде, предназначенной для случаев, когда правитель официально встречается с представителями другого народа. Сидел на троне со скучающим видом. По другую сторону от него, у стены, на длинной лавке расположились волки.

— Предатели, — вот что я им сказала!

Только Ждан не отвел глаз, двое других отвернулись, хотя на их лицах была совершенная невозмутимость и даже, пожалуй, скука.

— Подойди, — коротко приказал князь.

Перед ним я сделала реверанс, не поднимая головы, как того требуют правила. Мелькнула отчаянная надежда — может, не отдаст? Может, пожалеет?

Голова поднялась сама собой. Такое чужое, почти незнакомое лицо, крупные властные черты, уверенный взгляд и еле сдерживаемая усмешка. Мой отец… Так жадно рассматривать князя я не позволяла себе ни разу. Смотреть так пристально, пытаясь в последний раз сказать о самом важном. О том, как я все-таки его люблю.

— Я вызвал тебя, чтобы сообщить о своем решении. Наши гости определились с заложницей. Ею станешь ты. Как человек взрослый и рассудительный, ты понимаешь необходимость такого шага, так что, надеюсь, выполнишь свой долг, как подобает послушной дочери.

— Да, мой князь.

Решение далось ему так легко… Он был доволен, как все обернулось, обеих дочерей сохранил, а я… Что ему я?

— Выезжаете завтра на рассвете. Лошадь, конечно, можешь забрать с собой, а из вещей бери только необходимое, наши гости, — вежливый кивок в сторону волков, — привыкли путешествовать налегке и быстро, постарайся не доставлять им лишних хлопот и не задерживать в дороге. Они о тебе позаботятся.

— Да, мой князь, — убито шепчу я, как вдруг до меня доходят его слова. Они… позаботятся? От удивления даже не успеваю остановить протест. — Вы… хотите меня отправить в дорогу одну, с тремя мужчинами?!

Не может быть, что он сотворит такое с дочерью, пусть и полукровной. Даже совсем чужой человек не сделает такого с девушкой, которая от него зависит.

— Да, они не хотят ждать, пока я смогу собрать тебе в дорогу сопровождение. Да и лишние люди для них обуза, так что поедешь с ними одна, — равнодушно говорит князь и словно убивает во мне что-то светлое. Его пальцы шевелятся, будто растирают в пыль нечто невидимое. Может, часть меня?

— Вы… не можете! — кричу. Мой голос отчаянием разносится по огромному залу, прячась в самые дальние уголки. Он что, не понимает, что моя репутация будет окончательно погублена? — Вы…

— Знай свое место! — рявкает князь. Мой… отец. Отец ли?

Впереди вырастает стена, кто-то загородил меня спиной.

— Довольно, ваша светлость, — сухо говорит Ждан. — Вы ей сообщили, она согласилась. Дальше мы сами разберемся.

Пару минут тишины, и князь уходит, тяжело таща за собой длинные полы толстого вышитого золотом кафтана. Я тоже эту ткань вышивала…

— Садись, — говорят, и я опускаюсь на подставленный стул.

Зачем они меня окружили и стоят так близко? Куда ни отвернись, все равно утыкаешься в их ноги. Не могу их сейчас видеть, никого не могу.

Меньше всего сейчас хочется показывать свои слабости, но только что мой отец что-то убил во мне. Что-то важное, долгое время придававшее мне силы. Я закрываю лицо руками и плачу навзрыд. Рыдаю так сильно, так горько, что сама этих слез пугаюсь.

Меня поднимают, подхватывают на руки и сажают на колени, крепко обнимая. Теперь я рыдаю у кого-то на плече и даже не думаю вскакивать. Зачем? Завтра утром наступит конец тому, что я так долго пыталась уберечь. Моей репутации, единственному, что я могла сделать для своего отца, чтобы он мной гордился. А он взял… и убил ее собственноручно.

— Предатели! — выдавливаю, когда горло перестает судорожно сжиматься от слез. — Зачем вы так со мной?! За что?!

А сама цепляюсь за кого-то теплого, такого теплого, что нет сил оторваться.

— Дарька, — вдруг растерянно говорит он, по голосу узнаю Радима. — Ну что ты рыдаешь-то?

— Ничего себе что! Да моей репутации теперь конец! Одна шаталась по лесу с тремя мужиками!

— Ты что… боишься? — изумляется Радим. — Не бойся, никто из нас не тронет женщину против ее воли.

— Ага, и кто мне поверит? — злюсь я. — Кто меня будет слушать, когда я вернусь? Все будут думать по-своему!

Наконец нахожу в себе силы и встаю, отрываю от себя его руки. Чего это они так странно переглядываются? Как будто глупость услышали.

— Может, ты вовсе и не вернешься, — задумчиво произносит Ждан.

Не вернусь? Это он о чем? О… заложнице. И правда, почему я не подумала, что и такой вариант возможен? От изумления даже дыхание перехватывает.

— Вы… Вы… О, меня даже везти далеко не придется! Можете прибить прямо за околицей! И всем будет плевать!

— Ждан, ну ты ее успокоил! — фыркает Дынко. — Дарька, он имел в виду, что ты не захочешь возвращаться. Вдруг тебе у нас понравится?

— Твоей жизни ничего не угрожает, — глухо произносит Радим, так и оставшийся сидеть на стуле. — Независимо от действий князя.

— Понимаешь, даже наоборот, — говорит Ждан, странно кривя губы. — Мы решили, что твой… отец не сможет тебя к нам доставить, не рискуя твоей жизнью. Поэтому безопаснее забрать тебя с собой.

— А как же моя репутация?

— Это не имеет никакого значения.

Вот так вот, никакого значения? И о чем можно с ними говорить, чурбанами дикими? Они о репутации, поди, и не знают, что это такое! И слово-то, наверное, только тут у нас первый раз услышали. Спина сама собой распрямляется, подбородок упрямо взлетает вверх.

— Я буду готова на рассвете, — чеканю в его бесстыжие глаза и быстро разворачиваюсь. Пойду отсюда, пока мой приступ гордости, надо признать, совсем бесполезный, резко не закончился.