Вера Камша - Зимний излом. Том 1. Из глубин Страница 19

– Да возрадуются благочестивые души Возвращению Его в землях ли Талигойских, в Садах ли Рассветных.

Его Высокопреосвященство переминался с ноги на ногу, Манрик вскидывал голову, как бракованный жеребец, Ойген Райнштайнер смотрел на всех и ни на кого.

– Я прошу Ваше Высокопреосвященство о беседе наедине и о благословении, – мягко произнес регент. Бергер с невозмутимым видом распахнул двери, и кардинал, придерживая полы запыленного черного одеяния, исчез за порогом вместе с герцогом.

– Прошу садиться, – вежливо произнес Ойген, становясь рядом с Манриком. То ли без задней мысли, то ли наоборот.

Бывший кансилльер шумно втянул воздух, но опустился в кресло рядом с Рафиано, Колиньяр устроился напротив, а слева от Жермона оказался обладатель лошадиной физиономии.

– Разрешите представиться, – физиономия изысканно качнулась, – граф Креденьи, в недавнем кратком и неудачном прошлом – тессорий.

Креденьи... их земли лежат в Приморской Эпинэ, а встретиться выпало в Торке.

– Генерал Ариго, – представился Жермон и в приступе вежливости добавил: – Я слышал о вас. Вы ведь были интендантом Северной армии?

– Давно, – вздохнул сосед, – но я всегда вспоминал Придду с любовью и мечтал вернуться. Увы, я не мог предположить, что это произойдет при столь плачевных обстоятельствах.

– «Наши желания суть листья гонимые», – покачал головой Рафиано. – Господа, вы не находите, что в этом году удивительно теплая осень?

– О да, – согласился с дипломатом Колиньяр. Манрик промолчал. Ойген перешел к камину, достал из стоявшей на треножнике корзины еловую шишку, бросил в огонь. Взлетели рыжие искры, и, словно в ответ, замерцала одна из свечей.

Жермон потянулся за щипцами для нагара, но Гектор Рафиано его опередил. Пламя выправилось. Оно было золотым, а небо за окнами – багровым. Завтра будет ветер, сильный и холодный, он принесет в Придду запоздавшую зиму, но не снег.

– Судя по всему, дорога из Олларии в Придду безопасней, чем в Ургот и Эпинэ? – Граф Гогенлоэ поправил массивный обручальный браслет. На ком был женат геренций, Жермон не помнил.

– На что вы намекаете? – А голос у Манрика тихий и скрипучий, одно слово – тессорий. Тессорием бы и оставался.

– Время намеков кончилось, – зачем-то произнес Жермон, глядя в полыхающее зарево. Окна на закат – радость Леворукому, но в Торке закатов не боятся. Как и ветра, и выстрелов. В Торке боятся тишины.

– Сейчас не время для ссор, – весомо произнес Колиньяр, – нужно спасать Талиг.

– Верно, – подтвердил Жермон Ариго, – но прежде следует уяснить, как Резервная армия и часть гарнизонов перешли на сторону молодого человека, у которого нет ничего, кроме забытого имени.

– Измена, – буркнул Манрик. – Заговор был раскрыт, но слишком поздно.

– Нелепо объяснять предательство изменой, а измену – предательством, – приподнял губу Гогенлоэ. – Тем более, изменили те, кому вы покровительствовали. Как это понимать?

– Граф, – лицо Манрика пылало не хуже неба за стеклами, но голоса он не повысил, – я не намерен ни перед кем отчитываться.

– В таком случае вам следовало бежать в другом направлении, – любезно сообщил геренций. – Впрочем, куда б вы ни приехали, вас спросят об одном и том же и за одно и то же. Бросив Их Величества, вы совершили государственную измену.

– Фердинанд исчез, – быстро сказал Колиньяр. – Мы не сочли возможным подвергать опасности жизнь наследника короны, принцесс и Его Высокопреосвященства.

– А также свои собственные, – кивнул Ариго, понимая, что на него накатило, – но у меня нет уверенности, что сейчас вы в бо́льшей безопасности, нежели в Олларии.

– Это угроза? – хмуро осведомился беглый обер-прокурор.

– Никоим образом, – Жермон улыбнулся отцу Леонарда. – У нас на носу война. Пока с Дриксен, но Гаунау вряд ли заставит себя ждать. Вы изволили удрать от мятежников и изменников, которых вряд ли больше двадцати тысяч, а «гусей» по наши души слетелось, самое малое, тысяч пятьдесят.

– Мне неприятен ваш тон, – угрюмо сказал Манрик, – но вы правы в одном. Сейчас не до личных счетов. Мы отвечаем за Талиг.

– Нет, сударь, – возразил Гогенлоэ, – вы за Талиг никоим образом не отвечаете. Такова воля Его Величества.

– Чем вы можете подтвердить ваши слова? – Теперь у рыжего кансилльера побагровели и уши и шея. – Если Его Величество здесь, я требую аудиенции.

– Мы требуем, – уточнил Колиньяр.

– Его Величества здесь нет, – сообщил Рафиано, – к несчастью. Но его распоряжения относительно вас известны.

– Мы, – отчеканил Гогенлоэ-цур-Адлерберг, – вместе с графом Гектором Рафиано присутствовали на Совете Меча, созванном Его Величеством Фердинандом после бегства кансилльера и, не побоюсь этого слова, его сообщников. Его Величество лишил должностей всех, отбывших из Олларии без его разрешения.

– От себя замечу, – подал голос от камина Райнштайнер, – что причиной постигших Талиг бед стали действия бывшего кансилльера Манрика и бывшего обер-прокурора Колиньяра, среди всего прочего способствовавших назначению Симона Люра и маркиза Сабве, что и стало причиной поражения в Эпинэ.

– Люра казался хорошим генералом, – с усилием произнес Манрик, – он не давал никаких поводов усомниться в его верности.

– Видимо, вода для этого рыбака была недостаточно мутной, – пожал плечами Гогенлоэ, – но времена изменились, и «хороший генерал» стал плохим.

– Я ошибся в Люра, – Манрик сцепил и расцепил руки, – и готов это признать. Рано или поздно предатель получит по заслугам, как получил Поль Пеллот. Увы, не ошибается только Создатель. Я делал то, что считал своим долгом...

– Долгом? – скривился геренций. – Леопольд, вы, часом, не сменили имя на Алва или фок Варзов? Нет, долг здесь ни при чем. Вы не желали зла Талигу, это так, вы искали добра для себя. Зла ради зла редко кто добивается, оно вырастает само собой. Из желаний, превышающих и права, и возможности.

– Вы не Создатель и не король, чтоб судить, – окрысился Колиньяр. – К тому же прошу не равнять моего брата с негодяем, которого навязал Его Величеству бывший кансилльер.

– Господин Рафиано, – светским тоном осведомился Креденьи, – вам, часом, не пришла на ум какая-нибудь притча?

– Рассказывают, – кивнул экстерриор, – что жили у пастуха рыжий пес и бурый козел. Пес отгонял волков, козел исправно крыл коз и водил за собой овец и баранов. И все шло хорошо, но пастух был немолод. Пес и козел сетовали, что хозяин по старости своей не гонит стадо на новый луг, но перечить открыто не смели. Потом пастух умер, а пес и козел решили, что без труда справятся со стадом, и погнали овец туда, где трава была всего зеленей. Увы, луг оказался трясиной, и овцы стали тонуть. Тогда пес и козел бросили стадо на произвол судьбы и сбежали в лес...