Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает Страница 19

Элья тряхнула головой и от слишком резкого движения едва не упала. Проклятье!

— Крылана! В живку, какова она есть! Всего за полгроша на поглядеть!

Пусть глядят. Кидают. Тыкают. Элье плевать и на них, и на их ненависть.

Из щели высунулся крупный жук. Его надкрылья проблескивали прозеленью, а короткие усы настороженно щупали воздух. Вот жук пополз по земле, шустро перебирая лапами. Элья попыталась накрыть его ладонью. Почти вышло.

Жук — не прутья. Шустрый. Тем лучше.

— Господине! Живая тварь! — Арша завела свое. И от окрика этого жук замер, позволяя поймать себя.

Получилось! Жук под рукой ворочался, щекотал ладонь, шевелил надкрыльями и грозно пощелкивал, но вырваться не мог. А вот Элья могла его раздавить. Или оторвать крылья и бросить, чтобы жук медленно подыхал среди других жуков…

Она подняла руку и, почти позволив доползти до дыры в полу, снова накрыла, но уже левой.

Определенно, координация улучшалась. Жаль, что клетка слишком тесна, чтобы встать. На четвереньках Элья передвигалась почти нормально, разве что влево слегка заносило. И от резких движений руки подламывались.

Интересно, если жуку крылья оборвать, он тоже начнет спотыкаться?

— Господине! Изъявите милость! Крылана, всего полжеребка! Живая!

— Что, прямо там? — Эта тень — высокая и уверенная, и Аршина перед нею гнется, едва ли не стелется по мерзлой земле. — Живая склана?

Элья попыталась перехватить скользкое жучиное тело. Пальцы слушались плохо. Это из-за крыльев или из-за холода?

— А то! Живая! Совсем живая! Таки не сдохла, — последние слова Арша произнесла с явным недоумением. — Сами, сами, господине, убедитеся. Полгроша всего.

Полог скользнул в сторону, впуская в палатку свет. Тонкий луч растянулся ослепительно-белой полосой, лизнул прутья решетки, резанул по глазам, заставляя зажмуриться, и откатился назад, замерев у самого порога. Тень, та самая, с властным голосом, замерла там же, у ног ее плясали пылинки, а глядеть выше Элье было не интересно.

Жучиные лапки скребли по пальцам. Еще чуть-чуть и вывернется.

Человек ступал мягко, хотя особо выхаживать было негде — клетка занимала почти весь шатер — и приблизился вплотную. Элья услышала ровное дыхание и тихий скрип кожаных ремней. Чуть позже почувствовала запах — лавандовое масло, розмарин и фенхель.

— И вправду склана. Бледная она какая-то у тебя. Белая почти… А крылья где?

Крылья жук прячет. Упрямый. Плотно прижимает надкрылья, защищая тонкое полотно мембраны. Но Элья доберется. До нее ведь добрались, а значит и она право имеет.

— Таки не было, — голос Арши скрипнул особенно противно. Боится, что накажут за такое шельмовство? — Таки подобрали дохлую совсема. Она поначалу и жрать-то не хотела.

Ноготь подцепил жесткий край, потянул, отводя хитиновую шторку.

— И где подобрали? Только смотри у меня, соврешь — шкуру спущу.

— Так это… того… таки ехали-ехали, а тама лежат. Ну эти которые, и сдохлые совсемака. И кровищи-то, кровищи, я Вольсу-таки говорю, поехали, а то порежут. А он-таки — нет. Поперся. Таки говорит, тама наши этих побили и погнали, и от ее-таки приволок. Я ему — а на что, а он мне — таки пускай.

— Назови место, дура.

— Ну это… за Симушницами, тама, где поворот на заброшенную факторию.

Элья крепче сжала жука.

Значит, не такая фактория и заброшенная. И портал там, по всему — вполне рабочий, только наверняка жрет эмана на порядок больше, чем обычный. Но зачем спускать через такую воронку целый отряд, к тому же с риском подставить его на под удар? А удар, надо сказать, последовал незамедлительно и весьма крепкий, если судить по словам Арши…

— И сколько ты здесь еще стоять будешь? — спросил человек, похлопывая толстой плетью по сапогу.

— В городе?

— В городе. На рынке. На этом, демоны тебя побери, месте!

— Таки… два… три дня. Уплочено! По честности уплочено. Вольс-таки кузнечным торгует, а я с нею, с нею вот.

— Пойдем поговорим, бабка.

Люди убрались, и Элья, отодвинув на время вопросы — мысли были такими же тугими и неловкими, как мышцы — занялась жуком.

К сожалению, крыло, хрустнув, выдралось с куском панциря. Желтоватая жижица измарала пальцы, а жук подох. Стало скучно. И люди потянулись бесконечной вереницей: по одному, по двое, по трое, держась за руки, подпихивая друг друга локтями, указывая пальцами, матерясь. Они пинали клетку, тыкали палкой, норовя попасть по телу — с каждым разом уклоняться получалось лучше — плевали и ненавидели.

Их беспомощная ненависть утомляла, поэтому, когда Арша выпихнула последнего посетителя, Элья обрадовалась.

— Таки живая? — Присев на корточки у самой клетки, Арша печально покачала головой. — Много, да?

Много. Шумно. И холодно очень.

— На вот рогожку. — Арша, намотав на палку что-то бесформенное и воняющее плесенью, сунула между прутьями. — Таки бери, а то околеешь.

Рогожка не очень помогла, и поспать толком не получилось.

А утром Элью купили.

— Грязь, грязь, грязь… Всевидящий, сколько грязи! Туда! — Женщина указала на исходящую паром кадку. — Садись.

У нее было круглое лицо с мягкими, чуть отвислыми щеками, белые волосы и красные распаренные руки. Не обращая внимания на стражника, что молчаливой тенью замер в углу комнатушки, женщина содрала с Эльи остатки одежды и толкнула к кадке.

— Мыться.

Вода обожгла кожу. Пальцы сдавили плечи, толкая вниз, в кипяток, а на голову полилась едкая жидкость. Элья попыталась выскользнуть, но женщина оказалась слишком сильна. Вцепившись в волосы, она то окунала Элью, то вытягивала, выворачивая жгутом мокрые пряди.

Элья, стиснув зубы, молчала.

Первым не выдержал стражник, сказал:

— Полегче, Шуда, утопишь еще.

Тогда отпустили, позволяя вдохнуть.

— Грязная, — отозвалась Шуда, расплываясь лживой улыбкой. — Грязь — плохо.

Стражник только хмыкнул, когда она стряхнула на пол комок мокрых волос. Наверное, он тоже понимал, что икке даже ненавидеть по-настоящему не умеют. Кусают исподтишка, а кнут покажи…

У человека, который привел Элью сюда, кнут имелся. Короткий и толстый, он посверкивал серебром и был совершенно бесполезен в бою. Зато Арша, глядя на этот кнут, кланялась. Хотя и не переставала торговаться, твердя про «дюже редкостную тварь». И человек, злясь, набавлял, по монете, по полмонеты, пока, озверев, не пообещал в качестве оплаты намыленную веревку.

А потом клетку открыли и велели выползать. Выползти получилось. Встать тоже. И не упасть на первом шаге. А после третьего подняться и сделать четвертый. Человек сперва наблюдал, не помогая и не мешая, а когда надоело, связал руки и повел.