Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба] Страница 19

Зализа, держа на всякий случай руку на рукояти сабли, прошел по единственной улице Кодавера к берегу. Местных баб победители сгоняли сюда — частью в одних рубахах, а то и вовсе голышом. Полонянки скулили в полный голос, но опричник прекрасно знал, что никого из них никто не тронул. Ну, разве помяли чуток, потискали, тряпье оборвали — разве есть для любого мужика большее удовольствие, нежели девку оголить, да по белым телесам пятерней съездить? Но на большее времени у грабителей не имелось — во первую очередь любой воин золотишко в захваченном селении смотрит. Во вторую — серебро. В третью — еще чего хорошего из барахла. От полонянок тоже никто не откажется — но это потом, когда добыча выбрана и поделена, когда на больших кострах зажаривается несчастная скотина и льется без счета дармовое вино. Вот тогда и бабенку можно у огня разложить, с полонянкой сладкой побаловаться. А коли с этого начинать станешь — без добычи вернешься, всю без тебя выберут.

Так что бабы скулили больше со страху, да со стыда — голые и простоволосые. Присматривали за ними трое мужиков из баженовской судовой рати. Им, в отличии от рыбаков-охотников, лопаты, кадушки да сундуки были ни к чему — на ладью лишнего барахла не сложишь, чтобы потом до дома месяц везти. Морские воины ждали более удобной добычи — поменее размером, да дороже в цене. Они знали, что добыча такая появится — план набега Зализа с Ильей Анисимовичем обговаривал в мелочах.

— Почто девок на борт не отправите? — кивнул на полон опричник.

— Не на чем, Семен Прокофьевич, — развел руками один из ратников. — Рыбаки прям ополоумели все, до поселка дорвавшись. Не слышат ничего. Своего баркаса у Ильи Анисимовича нет, а ладью к берегу не подвести. Мелко.

— Мелко, мелко… — поморщился Зализа, и неожиданно громко заорал: — Мелкошин, подь сюда! Мелкошин, воевода тебя зовет!

— Да оглохли они все, Семен Прокофьевич, — усмехнулся ратник. — Как тетерева на току.

Зализа сплюнул, спустился к воде, прошелся вдоль покачивающихся на мелководье лодок. Чего на них только не лежало! Горшки, корыта, лавки, вилы… Хотя, с другой стороны — зачем сколачивать лавку самому, коли можно взять готовую?

Солнце уже поднималось над ровной линией горизонта, и от него под ноги государева человека тянулась яркая слепящая лента. День разгорается — время уходит. Зализа недовольно выдернул саблю из ножен, немного поиграл ею на свету, спрятал обратно: где там этот Прослав?! Без проводника в чужих землях — сгинешь могом, и отчего не поймешь.

— Звал, Семен Прокофьевич?

Опричник не без удивления повернулся, и обнаружил деда Мелкошина, прибежавшего-таки на зов.

— Звал, — кивнул Зализа. — Собери своих сельчан, да перевези полонянок на ладью, пока дело не началось.

— Дык, Семен Прокофьевич… — жалобно оглянулся охотник на разоряемый поселок.

— Ты не туда смотри, а меня слушай, — наставительно посоветовал Зализа. — Больше проку будет.

— Ага, — мгновенно понял намек дед. — Счас, соберу.

Он умчался бодрой трусцой, а опричник поднялся к полонянкам.

— Значит, ратники, — поднял он баженовских воинов. — Всех баб нам не взять, так что давайте так. Отводите в сторонку вот эту, эту, эту…

Не обращая внимания на поднявшийся крик — женщины всегда кричат и плачут, хоть замуж, хоть в рабство, хоть в монастырь — Зализа выбрал из полона самых молодых и красивых с виду девок, каковых получилось всего десятка два, а остальных приказал привязать к деревьям: пусть мужики повеселятся, когда разорение закончат. Как раз подошли стрекотовские охотники, которые, плохо скрывая раздражение погнали выбранных пленниц к воде.

— Эй, Мелкошин! — окликнул деда Зализа. — Как с полоном закончите, сосну потолще срубите. Так, чтобы два десятка ратников поднять смогли.

— Сделаем, Семен Прокофьевич! — весело откликнулся тот.

Опричник вышел на один из причалов, выходящих далеко в озеро, присел на выпирающую сваю, с нетерпением вглядываясь вдоль берега, и временами поднимая голову к небу. Долгожданные паруса появились, только когда время стало приближаться к полудню.

— Ну, Прослав, выпороть бы тебя, — с явным облегчением поднялся Зализа. — Ладно! Стало быть, пора. Думаю, таран Мелкошины ужо вырубили, а у судовой рати мечи с самого вечера чешутся. Пора.

— Как думаешь, Сергей, — повернул голову Росин. — Про наш набег в летописях написано?

— Отчего не написано? Раз набежали, то должно быть написано. — Малохин от волнения втягивал щеки, отчего казался еще худощавее. — Напишут, коли не написано. Нужное дело, коли написано.

— Да нет, ты не понял, — поморщился Костя. — Понимаешь, во многих справочниках указано, что на Котлине в начале шестнадцатого века стояла шведская застава. А когда Петр Первый основывал Кронштадт, то жилья там не было. Получается, что это именно мы шведов в прошлом году выбили? И крепость после этого существовать перестала. Значит, наше существование здесь, наш провал в прошлое уже отражены в учебниках по истории?

— Учебники нам нужны, — согласно кивнул Малохин. — Учебники читать нужно. Всегда пригодится. Никогда не знаешь, когда пригодится. Но пригодится всегда. Поэтому нужно читать. Заранее.

— Понятно…

С подобными вопросами Росин обычно обращался к задумчивому Игорю Картышеву и находил если не ответ, то хотя бы взаимопонимание. Но после того, как дерптский епископ похитил у него племянницу, Игорь как-то потемнел лицом и почти совершенно перестал разговаривать. А Малохин, хотя парень обычно толковый, перед схваткой всегда начинал нервничать и совершенно дурел. В двадцатом веке дурел перед соревнованиями или игровыми поединками, в шестнадцатом — перед схватками. Сам Серега называл это «боевым безумием». Возможно, он и прав — во всяком случае, проигрывал он куда реже, чем выигрывал, а после провала в прошлое все еще жив, но факт остается фактом: в предчувствии стычки разговаривать с ним совершенно невозможно.

— Миша, Архин, а ты как думаешь? — повернулся к другому соседу Росин.

— Я так думаю, историю следовало учить, — хмыкнул упитанными щеками Миша, поднял руку, чтобы поправить волосы, но наткнулся на шлем. — Учить, и поподробнее. Знал бы, что в следующем году случится, пошел бы в оракулы работать. А так, кроме того, что смута в конце века случится, ничего не помню…

— Боярин Константин!

Росин не без облегчения понял, что долгое ожидание закончилось. На ведущую к воротам монастыря тропинку тяжело вышли кряжистые, в толстых кожаных куртках моряки с ладьи купца Баженова и несколько охотников, несущие на толстых жердях неошкуренный сосновый ствол в два обхвата толщиной.