Андрей Уланов - Городская фэнтези-2006 Страница 19

— Я просто проснулся сегодня среди ночи и решил, что надо купить новую обувь.

— Где-то в полчетвертого? — спросил незаметный, заранее предчувствуя ответ.

— Пожалуй, — согласился Тихоня. — Как раз светать начало.

— Тогда покупать новые ботинки нет смысла, — сказал неприметный. — Как раз в полчетвертого я прицепил на твой каблук «микрошу».

Тихоня бросил взгляд на свой правый ботинок и согласился:

— В таком случае действительно не стоит. Но все-таки не верится, что ты при микрофоне даешь нелестные характеристики своим начальникам.

— Там не микрофон, — объяснил неприметный. — Просто пищалка, чтобы постоянно можно было определить твое местонахождение.

— Ну знаешь, — удивился Тихоня. — Что-то это чересчур. Я же у вас под неусыпным наблюдением. Или это на случай, что убегу?

— Просто после твоей вчерашней выходки…

— Разве я что-то вчера натворил?

Неприметный не сразу нашелся, что ответить.

— Ты что, чудеса творишь, даже не замечая? — спросил он наконец.

— Я не чудотворец, — сказал Тихоня. — Чего не умею, того не умею.

— Хорошо, вернемся, покажу тебе кое-что, — пообещал неприметный.

— Почему же мы стоим на месте?

— Потому что я хочу с тобой поговорить.

— Говори, — сказал Тихоня, но усмехнулся он так лукаво, как будто знал наперед, о чем с ним хочет поговорить неприметный.

— Ты сумасшедший? — был задан ему вопрос. — Зачем ты разрешаешь наблюдать себя так близко? Ты не боишься? Ведь ты представляешь собой известную опасность для государства. Человек, которого не могут удержать никакие часовые… Человек, который умеет читать в мозгах высокопоставленных чиновников секреты…

— Да не умею я читать мысли! — возразил Тихоня. — Да и подумай хорошенько, много ли секретов в голове твоего шефа?

— Содержимого его черепа вряд ли хватит, чтобы заполнить грецкий орех, это всем известно, тем он и ценен, — сердито сказал неприметный. — Не понимаю, чем думали его начальники, когда поручали ему твое дело.

— Очевидно, полагали, что она сумеет его направить.

Неприметный промолчал.

— Странную игру ты затеял, — сказал он наконец. — Ну что ж, не мне тебя судить. — Он развернул машину и поехал обратно.

Ехать было недолго, недалеко успел уйти Тихоня. Они проехали мимо почтительно притихших охранников, мимо дома, из окна которого строго глядела на них элегантная дама, остановились у флигеля.

— Пойдем, — сказал неприметный. — Я обещал показать тебе кое-что интересное.

Этим интересным оказалась видеокассета, на которой была заснята беседа пожилого с Тихоней.

— Что же тут особенного? — спросил Тихоня.

— Ты смотри, смотри, — сказал неприметный.

Тихоне на экране наскучило общество шефа, он встал и пошел к двери, оглянулся и вышел. Шеф же продолжал беседу с оставшимся сидеть полупрозрачным фантомом.

Нельзя сказать, что у Тихони челюсть отвисла при виде такой картины, но удивлен он был изрядно. Ошалевшими глазами он глянул на неприметного, перевел дух и сказал удивленно:

— Такого я за собой не замечал. Я-то решил, что твой шеф такой говорун, что ему никаких слушателей не надо.

— А может быть, и сейчас со мной разговаривает фантом, а сам ты продолжаешь идти по дороге?

Тихоня, не отводя глаз от своего двойника, покачал головой:

— Фантом больше чем на «ага» и «угу» не способен, мне кажется. Интересно, из какой он субстанции, что его сумел засечь объектив? Ты не пробовал взять анализ?

— Издеваешься?

Но Тихоня не издевался.

— Нет, ты посмотри, какое чудо! — восхищался он, забыв, что сам же был его создателем. — Он как живой! Смотри, заложил ногу на ногу, улыбнулся, поддакнул… Вы меня морочите! Это какой-то видеофокус…

— Если бы так, — хмуро сказал неприметный.

Воодушевление Тихони его раздражало. К сожалению, он знал, что сейчас за ними следят несколько объективов и каждый жест, каждое слово будет занесено в досье. Если б не это, он бы сказал: «Неужели ты не можешь держаться в тени? Неужели ты не замечаешь, что ты не такой, как все?» Но он знал, что ответом на эти слова была бы безмятежная невинная усмешка Тихони, не видящего в своих действиях ничего особенного. Вот и сейчас он уже забыл свое удивление и как ребенок радовался своим чудесным способностям. «Дебил, — думал неприметный, — инфантильный дурак. Господи, что же ты с собой делаешь? Да понимаешь ли ты, к какой пропасти идешь?»

3

Дама спускалась в холл, а в холле пел телевизор, и Тихоня дремал в кресле. Душный вечер. Сгущаются сумерки.

Тихоня лениво открыл один глаз, потом другой.

— Если хотите спать, надо спать, — рассмеялась дама, — а не притворяться, что смотрите телевизор.

Тихоня тоже рассмеялся, отгоняя сон.

— Детское время, — сказал он. — Стыдно идти спать так рано.

Вся смелость дамы исчерпалась одной фразой. Не зная, о чем говорить дальше, она оглянулась кругом, заметила на столе лист бумаги.

— Вы что-то писали? — спросила она, беря листок в руки. — Письмо? — Она сделала жест, будто хочет положить его на место.

— Кто в наше время пишет письма? — Тихоня поднялся из кресла и встал рядом с ней. — Да вы взгляните, не стесняйтесь.

Дама опустила глаза и прочла первую строчку: «Розовый блеск среди зеленых листьев».

— Стихи? — спросила она. — Я ничего не понимаю в стихах.

— Я тоже, — сказал Тихоня, осторожно отбирая листок. — Фантазия какая-то в голову стукнула.

Листок был скомкан и метко брошен в корзину с прочитанными газетами. Его все равно разгладят, приложат к досье, и какой-нибудь психолог будет практиковаться в выводах, но дама потеряла к нему интерес.

— Я все-таки пойду спать, — сказал Тихоня, и на его открытом лице появилось виноватое выражение. — Почему-то болит голова.

— Гроза идет.

— Гроза идет, — повторил Тихоня, глянув в окно на небо, где ползли только редкие облака. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — кивнула дама.

Тихоня ушел в свою комнату, на ходу снял и бросил на кровать рубашку, прямиком направился в ванную. Очень, очень плохо было Тихоне. Он и в обычных-то условиях трудно переносил первую в году июньскую грозу, а тут, под постоянным наблюдением, у него зудела кожа. От холодного душа стало легче — ненамного и ненадолго. Он повалился на кровать, долго лежал, пытаясь думать о чем-то легком и приятном, но лезла в голову мысль, что он свалял дурака, сев вчера на привокзальной площади в серый автомобиль. Нельзя было так поступать. Но накопившаяся за зиму и бестолковую какую-то весну усталость мешала ему держать контроль над собой. Прорывались инстинктивные поступки. Таким поступком был и случай с назойливым говоруном-шефом. А в автомобиль элегантной дамы его привело излучаемое ею жгучее любопытство, которому он не смог противостоять. Он вообще не мог оставаться равнодушным, чувствуя внимание к себе. Но тупая, бездушная слежка, которую он ощущал последние дни, вызывала у него аллергию. Внимание дамы было совсем иным. В нем было что-то опасное, Тихоня чувствовал это, но враждебности или злобы не было. Враждебность была у пожилого шефа, и там Тихоня начинал приходить в бессильное бешенство. Этому бешенству нельзя было поддаваться. Тихоня уткнулся головой в подушку и стал вспоминать, сколько яблонь было в саду, окружавшем дом, где он жил мальчишкой. Так он и заснул.