Юлия Андреева - Ветер из Ига Страница 19

Раздевшись, монахини снова продолжили свои занятия, лаская друг дружку губами и языками. Иэёси-сан заметил, что верхние монашки явно имели какое-то преимущество перед своими более бесправными сестрами снизу, потому как держали их на изящных поводках, за которые они время от времени дергали, принуждая рабынь к новым движениям. Мистическое освещение делало ситуацию нереальной и волнующей. Вспомнились истории о лисах-оборотнях, заманивающих в свои сети беспомощных перед их чарами самураев.

Иэёси-сан подумал было, что носи он мечи, можно было бы хотя бы защищаться, и тут же отказался от этой мысли.

«Вот бы стать их слугой, рабом, вещью, собакой, всем, чем они только назначат, — подумал Ёся. — Только бы гладить, целовать, трогать… Массировать их тугие тела, умащать душистым маслом, разминать, раздвигать, проникать, пролезать, входить, вползать и переплетать ноги, играть нефритовым стержнем, танцевать постельные танцы под луной и звездами…» Размечтавшись, Иэёси-сан не заметил, как достал налитый кровью член и принялся яростно дрочить, пока напряжение не вырвалось на свободу тяжелыми белыми каплями. В последний момент ему показалось, что старшая из госпож заметила его и усмехнулась этому нежданному поклонению и слабости.

Еле живой Иэёси-сан добрался до трапезной, где должен был эту ночь спать, ожидая, что назавтра, а может быть даже прямо сейчас, его как собаку выкинут на улицу. Но ни на следующий, ни в последующие дни никакого возмездия не последовало. Либо юные монашки почему-то приветствовали присутствие свидетеля, либо они, находясь ночью в кухне без разрешения, и сами боялись разоблачения и расплаты. В общем, сгорая от желания и невозможности, он продолжал жить и работать в женской христианской общине.

Тем не менее на следующий день Иэёси-сан упросил настоятельницу позволить ему ночевать в крохотной каморке, в которую ставили щетки, тазы и прочую необходимую в хозяйстве утварь. Аккуратно расчистив для себя клетушку, Ёся почувствовал себя крабом, обретшим желанную раковину. Правда, до этого он видел голых крабов и устриц только на тарелке и не знал, могут ли они существовать без своего уютного домика. Хотя на тарелке под соусом они по-любому не испытывали счастья. Кроме желания обрести покой и одиночество Ёся еще и опасался вызвать гнев ночных греховодниц и потерять, таким образом, стол и кров, которые давали ему в монастыре.

Идею рассказать о бесстыдствах монахинь он отмел сразу же: кто поверит неведомо откуда взявшемуся в женской обители мужчине, ронину, утратившему своего хозяина много лет назад и так и не нашедшего себе нового? Человеку без семьи и клана?

Однажды вечером, сразу же после ужина, во время которого Иэёси-сан взял себе за правило быстро проглатывать пищу в трапезной, отвешивать низкий поклон, после чего немедленно удалялся либо к себе, либо продолжать занятие, от которого отвлек его колокол, зовущий монашек на трапезу. Уходя из трапезной, он услышал, как одна монахиня рассказывала другой о наказании, которому подвергла ее зловредная настоятельница. Оказалось, что в монастыре давно уже практикуется обривание голов за любое неповиновение. Этот вопрос волновал Иэёси-сан с той злополучной ночи, когда он увидел в кухне развратных монахинь. Молоденькие бритые монашки. Вначале он решил, что девушки только что поступили в монастырь и по этому случаю были обриты наголо. Но потом он с удивлением для себя припомнил, что подобное обривание характерно для буддийского монастыря, а никак не христианского.

Теперь все неожиданным образом разъяснилось. Довольный, что ему так быстро удалось пролить свет на этот вопрос, Иэёси-сан отправился в кладовку, где должен был подправить две рассыпавшиеся корзины. По уму, было бы неплохо, конечно, купить новые, но мать Тереза экономила на мелочах. Поэтому корзины было приказано стянуть дополнительной веревкой.

Иэёси-сан сразу же спустился в кладовку и, сев на корточки, принялся за работу. Неожиданно за его спиной раздались легкие шаги, и в просвете двери возникла хрупкая фигурка сестры Катерины. Девушка мило улыбнулась Иэёси-сан и, присев рядом, начала рассматривать его работу.

Иэёси-сан волновало присутствие молодого, красивого тела Катерины, украдкой он обернулся к нежданной гостье и чуть не ткнулся носом в ложбинку между спелых грудей. Испугавшись, ронин было отпрянул, бормоча извинения, но монашка без дальнейших экивоков впилась ароматными губами в Ёсин рот, обхватив руками его голову. Когда ее губы оторвались от его губ, Иэёси-сан глотнул ртом воздух, и тут же чаровница вольготно устроилась у него на коленях.

Непривычные ощущения захватили Иэёси-сан целиком, не привыкший к таким знакам внимания, его член напрягся и запросился на волю. Увидев Ёсино состояние, Катерина возбудилась еще сильнее и уже не отдавала ему инициативы, чуть ли не силой раздев не сопротивляющегося мужика. Иэёси-сан быстро кончил, и девушка села на его еще не успевший опасть и тут же вновь набухший член и запрыгала на нем, как наездница на жеребце.

Они меняли позу за позой, пробуя новые комбинации и стараясь придумать свои собственные. Ошалев от новых впечатлений, запахов, прерывистого дыхания и неизведанных ранее наслаждений, Ёся всаживал свой член, куда только предоставлялась возможность.

В ту ночь они занимались любовью как безумные, Ёсин боец словно взбесился, тараня податливые врата, и отыгрывался за все прошлые годы. Так что, в конце концов, в очередной раз достигнув облаков и дождя, монашка запросила пощады.

А на следующий день у Иэёси-сан началась совсем другая жизнь. О том, что розовенький язычок его нежданной любовницы умел не только доставлять несказанное удовольствие, а напрямую предназначался для бабьей болтовни, Ёся понял, когда монахини, не обращавшие прежде на него никакого внимания, вдруг начали кокетничать и откровенно заигрывать с ним. А уже через неделю он выяснил, что ушедших от мирской жизни по истинному монашескому призванию в монастыре кот наплакал, по большей части туда попадали девушки, которых родители отчаялись выдать замуж, а также вдовы и брошенные мужьями тетки. Вот тут-то и пригодились его нерастраченные за столько лет воздержания силы и любовный пыл.

Каждую ночь Иэёси-сан был с женщиной или с двумя, его новые жены чтили тайну, не разглашая греховные похождения перед начальством днем и всячески ублажая его ночью. Для посторонних же Иэёси-сан оставался скромным и тихим человечком, из милости строгой настоятельницы взятый для различных работ в общину. А когда для окончательного прикрытия его деятельности был пущен слух, что Иэёси-сан — евнух, любящий исключительно мужчин и крепких телом вакато, он и вовсе получил полную свободу и уже мог без устали отдаваться полюбившемуся занятию.