Роберт Говард - Черный камень. Сага темных земель Страница 19

И у меня возникло ощущение, что это отличие становится все сильней…

Я чувствовал, как оно усилилось, когда я остановился взглянуть на книги на полках в кабинете. Старые книги. Некоторые на датском… И имя, от руки написанное на титульном листе (ван Гугстратен), говорило о том, что хозяином их был датчанин. Некоторые книги были на латыни… и на английском. Все книги были старыми, некоторые датированы четырнадцатым веком. Книги по алхимии, металлургии, волшебству… Книги по оккультизму, различным религиям, сверхъестественным явлениям, кодцовству… Книги о странных случаях, об иных мирах… Книги с названиями: „Некрономикон“, „De Virmis Mysteriis“, „Liber Ivonie“, „Королевство теней“, „Миры внутри миров“, „Непостижимые культы“, „De Lapide Philosophico, „Monas Hieroglyphica“, „Кто обитает в потустороннем мире?“… и другие в том же роде. Но мое внимание отвлекло от них сильное неприятное ощущение, чувство, что за мной наблюдают, словно в доме я не один.

Я стоял и прислушивался. Ничего не было слышно, только ветер дул снаружи… Я сначала считал, что это звук ветра. Но, конечно, это был тот же самый звук, что мы слышали, когда все вместе побывали возле дома. Я понял это, выглянув наружу. Я взглянул на дубы, хорошо различимые в ярком свете полной луны, и обнаружил, что ни одна веточка на них не шевельнулась. Снаружи воздух был совершенно неподвижен. Итак, этот звук рождался где-то в доме. Вы можете понять, каково это: стоять в совершенно безлюдном месте и прислушиваться к тишине. Такое случалось со мной и раньше, как и с другими людьми. В доме то и дело раздавались различные звуки, и, бесспорно, это был шорох ветра или ветров, похожих на первые порывы далекой бури, постепенно приближающейся и рокочущей все громче и громче. А других звуков не было… ни треска и поскрипывания досок, столь часто раздающихся в домах при смене температуры… ни попискивания мыши или щелканья сверчка… Ничего.

Я вернулся к книгам, освещая себе дорогу электрическим фонарем. И тут, проходя мимо сидящего у камина скелета, я увидел, что покойный перед смертью сжег что-то… видимо, бумаги… но кусочки их лежали на краю очага, так и не превратившись в пепел. Заинтересовавшись, я подобрал их и просмотрел. Это были фрагменты рукописи на датском, и я с сожалением подумал о том, что знаю этот язык более чем скромно. Вопреки определенно архаическому письму я сумел разобрать несколько строк, которые звучали более чем многозначительно. И конечно же, большую их часть я не смог разобрать.

„…Что я сделал……Вначале была песнь…

…в этот час ветры возвестили о приходе……дом —

дверь в то место……Он, Который Придет……брешь

в стене… злосчастный мир……железные засовы и

произнес формулу…“

Я решил, что человек, который тут умер, кем бы он ни был, если судить по фрагментам рукописи или тем остаткам одежды, что до сих пор можно идентифицировать (вероятно, хозяин дома), боялся смерти (или намеревался совершить самоубийство) и сжег свою рукопись. Внимательно изучил я камин. Без сомнения, там сожгли еще много бумаг, но ничего не осталось, кроме того кусочка. У меня не было оборудования, чтобы узнать что-то большее, а не просто удовлетворить любопытство. Значит, хозяин дома умер, предварительно приготовившись к смерти. Я могу только предполагать, что он по природе своей был затворником, так что никто не побеспокоился навестить его. А когда кто-то и решил зайти в дом, очевидно, запертые и забаррикадированные окна и двери не дали ему проникнуть внутрь. Более того, если скелет так стар, как я считаю, в те времена в этих краях соседи жили далеко друг от друга.“

Закончив изучать обрывок рукописи, я обнаружил, что шорох ветра стал много громче и сильнее… мне показалось, что у меня слуховая галлюцинация, ведь в воздухе не чувствовалось никакого движения, кроме легкого сквозняка от взломанного мною окна. Иллюзия или нет — я безошибочно слышал звук ревущего ветра… Казалось, он несется над бескрайними равнинами, где нет ни кустов, ни деревьев… Грохот и завывания ветра на бескрайних равнинах, рев ветра, несущегося над огромными пустошами… И одновременно в доме становилось все холоднее. Снова у меня возникло ощущение, что за мной наблюдают, словно сами стены дома затаились, ожидая, что же я сделаю дальше.

Неудивительно, что тревога моя стала перерастать в страх. Я поймал себя на том, что посматриваю через плечо. Время от времени я подходил к окнам и сквозь щели смотрел наружу. Не мог я в этот миг не вспомнить несколько строк из Джастина Геоффрея:

 Твари Старых Времен затаились. Никуда они не ушли. И Врата до сих пор открыты, Чтобы тени ада вошли…

Я попытался собраться с мыслями. Сел и сосредоточился, отогнав окружившие меня безымянные страхи. Но успокоиться я не смог. Что-то заставляло меня двигаться. То и дело я подходил к окнам. К тому времени ветер уже ревел, хотя я не чувствовал ничего, кроме холода. Вокруг меня происходили легкие изменения. Весь дом, его стены, комната, скелет на стуле, полки книг — были прочными… но теперь, когда я выглядывал наружу, я видел, как поднимается туман, тускнеет свет луны и звезд. Скоро они, заморгав, потухли, и дом вместе со мной погрузился под вуаль полной тьмы.

Но на этом все не кончилось. Постепенно стало светлеть. Однако ни луны, ни звезд в небе не появилось. Скорее всего, у меня случилось, что-то вроде галлюцинации. Не могу сказать, что запомнил пейзаж, появившийся снаружи. Я достаточно хорошо знал Старый Датчтаун и окрестности, чтобы понять, что странный пейзаж, увиденный мной в тусклом радужном мерцании, неестествен для Новой Англии. В самом деле, в Новой Англии нет ничего похожего. Как однажды написал Геоффрей:

В пустыни ступить, где сокрытыТайны иных земель,И где, пугая, стоят, забыты,Башни Минувших Дней.

Я увидел огромные башни. Я разглядел высокие сверкающие шпили, меняющиеся и исчезающие прямо у меня на глазах. Словно какой-то вихрь времени пронес меня сквозь эпохи. Башни вздымались и исчезали в облаках взбаламученного песка… А потом началось самое ужасное. Как могу я изложить это более образно, чем написал Джастин Геоффрей много лет назад, испуганный тем, что, без сомнения, часто приходило к нему в снах и дало ему нечто вроде другой жизни во сне? Ребенком десяти лет он провел ночь возле дома, внутри круга дубов…

И для ребенка все эти видения стали частью реального мира, частью его натуры. Став старше, он понял: являющееся к нему во снах не часть реального мира. Это открытие глубоко взволновало его, так как видения преследовали его все эти годы. Что заставило его отправиться в ужасное путешествие в Венгрию в поисках Черного Камня… если не узы, сковавшие его с десятилетнего возраста? Почему еще он писал свои стихи? И разве не пейзажи из снов породили эти странные строки: