О`Санчес - Воспитан рыцарем Страница 19

– Ох, ох, ох… Чем такой роздых, так лучше работать. И ведь каждый месяц одно и то же. Но уж тут ничего не попишешь, да и мужчин не переделаешь… А вот мой Тох – уже четвертый год… тьфу-тьфу не сглазить… – ни с кем на ножах не пырялся.

– Потому что все его боятся, тетушка…

– Цыц, стрекоза! Не боятся, а уважают, да и он знает, что я всегда сержусь за такое. И вообще он не шпынь, и не голодранец, и не разбойник по найму, как этот наш… бородатый… У него поважнее дела, чем людей увечить. Пойдем, Суня, до послезавтра нам всех дел – спать и сказки вспоминать да рассказывать.

Лину в своей жизни довелось насмотреться ка-бацких ссор, немало довелось, с увечьями и смертями… – жизнь такова. Где люди – там и оружие. Где еда – там и выпивка. А как соберутся все они в одном и том же месте – тотчас и непременные ссоры. Зазеваешься, не отбежишь от них подальше – быть беде, не раз и не два попадались непричастные под чужой нож, меч или топор… Мир так устроен, всюду так. Когда Лин сам вырастет, войдет в силу и возраст – тогда он и сам никого не испугается, а любого победит. И что особенно радовало Лина в этих его мечтах: что воином всякий может стать, простолюдин и дворянин, и монахи-воины бывают… В гладиаторской школе учат биться всеми способами: немало прославленных на всю Империю воинов вышли из гладиаторов. Говорят, раньше, в древние годы, в гладиаторах были одни рабы-невольники, а теперь подобное – большая редкость, потому что раб думает больше не о победах, не о славе, не о деньгах, а лишь о том, как бы посильнее навредить хозяевам, да сбежать… У них на побережье все об этом знают, поэтому на прибрежных землях – сплошь свободные люди, раба не встретишь. Свободным быть – лучше, чем рабом.

– Что?..

– Оглох, что ли? Есть хочешь?

Зиэль пообедал всласть и поотмяк, отвлекся памятью от дневных событий. По глазам видно: осоловел, сейчас пойдет спать, он любит днем поспать. А пока – с Лином разговаривает, да мозговые кости лениво погладывает, мозг оттуда выковыривает. Мозг в костях – настоящее лакомство, не хуже леденцов. И что такое три леденца для мужского живота? – жалкий, не стоящий упоминаний пустяк. Лин сглатывает и кивает:

– Угу. Не худо бы.

– Так тогда проковыряй уши, – там небось вода налита, сто раз тебе повторять! Вот рыба, вот мясо, вон – похлебка в горшке, должно быть еще теплая. Хлеб. Ешь, да пойдем наверх, а то я что-то… Вздремну, пожалуй… Как сходили? Церапки бери, хорошие, провяленные как надо… Впрочем, я смотрю, ты не охотник до церапок…

Лин действительно не любил острых приправ, а церапки обильно перцем сдобрены. Зал почти пуст: часть посетителей во время драки покинула трактир, многие – разбежались кто куда, поняв, что вот-вот в трактир прибегут стражники… «Самородок» – это такой постоялый двор, где каждый может найти себе приют, не опасаясь лишних вопросов о житье-бытье. Нет никому никакой разницы – монах ли ты, собирающий подаяния во славу одного из богов, беглый ли каторжник, вольный ли золотоискатель. Да и как их иной раз отличить? Убей Зиэль старателей из городской золотопромышленной гильдии – не миновать бы ему неприятностей: затаскали бы по розыскам да судебным тяжбам, со штрафами да возмещениями, но сцепился он с ватагой «диких» золотоискателей, мало чем отличающихся от разбойников с большой дороги – и обошлось. Улеглись трактирные бури, до самого вечера теперь – мирная тишина. Трактирщик Тох лишился, правда, нескольких посетителей, но и он не в накладе: все, что было в карманах, кошелях, да поясах покойников – все трактирщику отошло, в виде возмещения за испытанные неприятности. По крайней мере, по его лоснящейся зверовидной роже вовсе не заметно, что он огорчен и раздражен случившимся.

– Много снял?

– Что? Что вы спросили, господин?

– Печенья парнишке принеси, видишь – кончилось. Металла, говорю, много у тех троих набралось?

Трактирщик крякнул неопределенно, однако улыбнулся:

– А… Какие нынче прибытки от приискового-то отребья… Пыль одна.

– Да? Вон как? Ну тогда поищи, пошарь по полу: один из этих… ну… безухий, старший из них, все самородком хвастался, чуть ли ни с мой кулак размером. Наверное, обронил.

– Кулак… Добро бы с перепелиное яйцо. Там кварца больше, чем золота.

– Ага, все-таки нашел. Крупные же у вас в Шихане перепела. Что за рожи новые? – Зиэль ткнул обгладываемой костью в сторону трактирных служек.

– Нанял до послезавтра в «Соленых ключиках», мои девки не могут до положенной поры, покойники обидятся, а остальным парням – не управиться, хозяйство-то немалое.

– Покойники – незлобивый народ, но – не спорю. Оно и к лучшему на сегодня. По букве закона – когда праздник заканчивается, в полночь?

– Точно так, ровно в полночь, как сигнал с ратуши пробьют.

– Вот, братец… Ты уж к этому сигналу подготовься… Чтобы зря время не проходило. Ну ты понял.

– Так уже все готово. И вчера было бы, кабы не праздник. Что, молодой господин, может, еще печеньица?

– Благодарствую, сыт. – Лин, беря пример с Зиэля, наклонил голову в сторону трактирщика, отер салфеткой нож от остатков жира и сунул его за пояс, в ножны.

– Тох, я пойду вздремну… Только Сивку проведаю, и… Поближе к закату – разбуди. Кашки на молоке приготовь. Что-то кашки мне захотелось, а то вечером опять все острое будет… Лин, вот эти вот ошметки и огрызки мясные…

– Я уже взял! – Лин показал салфетку, с завернутым в нее угощением для Гвоздика.

– Тогда пошли. Не храпеть, не лаять, не визжать, песен не петь. Будете играть – играйте тихо. Тох!

– Да, господин!

– Ключи от господского сортира. Караулить возле – не надо, я их потом там же, на крючке оставлю. После каши – чтоб лохань была с горячей водой, помоюсь. Боги! Насколько все-таки слаще мирно в тылу отдыхать, чем вшей кормить на позициях да в атаки бегать!..

Гвоздик торопливо облизал мальчика и теперь увлеченно жрал, время от времени с благодарностью поглядывая на своего друга и спасителя. Вошел Зиэль, грохоча сапогами из нафьих шкур, позвенел смертоносным железом, разделся до холщовых порток и уже фырчал, поудобнее устраиваясь у себя на постели. Как захрапит – можно будет и петь, и лаять, и на голове ходить: несмотря на его предупреждения, Зиэль не проснется… Пока не разбудят, или пока опасности не ощутит… А ее он чует лучше чем Лин и Гвоздик вместе взятые…

– Хозяин!!! – Зиэль вдруг сел в кровати, дернул рукой за шнур с колокольчиком над ложем, шнур оборвался. Свирепо ругаясь, Зиэль пошарил рукой по лавке и запустил кинжалом в дверь. – Хозяин!

Быстрый топот – дверь осторожно приоткрылась – трактирщик на лету поймал обрывок веревки, умудрившись при этом и поклониться.