Ольга Романовская - Словенка Страница 19

Увидела она Изяслава на бережку; сидел он в обнимку с новой милой. А она, змея подколодная, к нему жалась, что — то про комоня его долгогривого шептала. Комоня! Все коня конём звали, а эта супостатка — комонем. А красивая была девка: кожа словно куржевина, а щёки огнём горят, только вот конопатая, а волос — рыжий. Гореслава пригляделась и вспомнила, как звали бесстыжую. Сирота девка была, без роду, без племени; жила на выселках через избу от Весёлы с малым братцем. Все её Найдёной кликали, чем могли, помогали. Видала её Наумовна несколько раз, когда за водой на реку ходила. Ну, сейчас узнает эта Найдёна, что не на того парня глянула, как бы ей песни проголосные петь не пришлось из — за красоты потерянной. Гореслава тихонько к другу милому и подруженьке рыжей подошла и за пояс девку дёрнула.

— Что ж ты тенёта на дролю моего плетёшь, ужели не знаешь, что люб он мне?

— И мне люб, — Найдёна не испугалась, только за пояс крепко ухватилась.

— Уходи, по доброму прошу.

— Не уйду. Мне Бог мой Изяслава послал.

— Ах ты, девка черёмная, прочь пошла, — Наумовна в волоса ей вцепилась, косу растрепала. Вывернулась девка, в ворот ей вцепилась. Только была она тонкая да хрупкая, словно былинка сухая, быстро оттолкнула её Гореслава, крикнула: " В стороне обожди, пока с ним поговорю. Твой он будет; только вот с кем в следующий вечор гулять станет? Ох, баской он кметь да лазливый".

Найдёна глаза потупила и в сторону отошла. Изяслав к Гореславе подошёл, хотел за долонь взять, да она не дала.

— Не мне с тобой канун испить. Спасибо тебе, кметь хоробрый, за то что девку осчастливить хотел. Только опостылела я тебе.

— О чём говоришь, Гореслава, люба ты мне.

— Люба? А Всезнава да Мартыновна тоже были любы тебе? Ох, казалось мне летось, что в городе милого найду. Нашла я миленького, да я ему не мила; видно на расстань нам идти.

— Что за мысли глупые в голове у тебя, девка?

— Разошлись наши пути — дороженьки, свет Изяслав; тебе в одну сторону, мне — в другую.

— С Хватом, что ль, гулять будешь?

— Может, и с ним.

— Убью я его.

— Не убьёшь, если любил когда — то.

— Со двора украду.

— Укради. Но твоей не буду.

— Эх, хотел женой я тебя сделать, а ты от счастья своего отказалась. Ужель из — за рыжей девки меня бросишь?

— И брошу. Не хочу, чтобы надо мной смеялись. Да и гордая я. Не ты первый, кметь, кто женой меня в свой дом ввести хотел, но пойду я за того, кому я люба.

— Почему ж не за меня? В Черене жить будешь в высоких палатах.

— Не люблю я тебя, только теперь поняла. Раньше любила, а сейчас нет. Ухожу я от тебя.

— И уходи, гордая, уезжай в своё печище. У меня Найдёна в жемчужной кике ходить будет.

Промолчала Гореслава. Больно ей было с другом расставаться, но что — то говорило, что по — другому нельзя. Не Изяслав во снах ей слова нежные шептал, а другой. Сердце говорило, что знает она суженного; знала девка и то, что знатен её жених, кметь он, вроде Изяслава, да не он.

Наумовна закусила губы, чтоб слёзы из глаз не потекли. Нет, никому она забеседовать на Изяслава не станет, да и за что? Придёт к дому Добрыни, взойдёт на крыльцо, велит Миланье молока принести, а сама сядет на скамью и запоёт песню какую — нибудь проголосную.

Но не позвала она чернавку, когда на двор вернулась, даже в избу не зашла, а присела на бревнышко рядом с крыльцом. Жалела девка себя, корила за то, что так с Изяславом рассталась. Ох, прав был кметь, гордая она да глупая. Мало ли у парней девок, но любить он лишь одну будет.

Бирюк через двор пробежал, остановился, посмотрел на неё умными глазами и юркнул под крыльцо.

Заскрипели ворота, Гнедая неспешным шагом ввезла на двор пустую телегу. Егор угрюмый рядом с лошадью шёл, а Хват на телеге сидел, весело насвистывал. Старший Добрынич Гнедую пошёл распрягать, а молодший, заметив приунывшую Гореславу, к ней подошёл.

— Чего пригорюнилась, горлица, — он рядом присел, в очи ясные посмотрел.

— Взгрустнулось мне что — то.

— Чего ж так? По родному батюшке?

— И по нему тоже.

— Бросил, — напрямик спросил Хват. — Да ты не хнычь, ты девка красивая, ладная, любой тебя взять будет рад. Утри слёзы.

— Горюшко — то нескоро забывается, да быстро в ворота стучит.

Добрынич её по голове погладил; Гореслава ему к его плечу головушку склонила. И надо же было случиться, чтобы зашёл во двор Изяслав и увидал косу её у Хвата на плече. Быстрее зверя лесного бросился он к хозяйскому сыну и с бревна его на землю сшиб.

— Знаешь ведь, парень, что невеста она мне, — грозно сверкнули очи у кметя.

— Ложь баешь, не невеста я тебе. Говорила я, что не люб ты мне, и ещё раз повторю.

— Его, знать, любишь? Убью я его, моей только будешь.

— Ударишь друга моего, уйду из Черена. Есть в печище моём парень один, он в обиду меня не даст.

— Кто ж со мной, кметем, справится, — гордо Изяслав говорил, в силе своей не сомневался.

— Его сам князь с собой звал. Не хочу я видеть тебя больше, Изяслав, гуляй с Найдёной.

Гореслава встала и в дом вошла. Видела она, как парни во дворе силушкой мерились, но остановить не желала. На сердце кровоточинка появилась, которую заячьей кривцей не залечишь.

9

Миланья зерно в дальнем куту перебирала и с участием смотрела на Гореславу. Та у оконца сидела и рубахи свои нарядные заново перекладывала. Блеснуло меж ними колечко дарёное; повертела его в руках Наумовна и в тряпицу чистую завернула.

— Что грустите, девица красная, — чернавка работу в сторону отложила и к окну подошла. — Али день не хорош, али беда в двери постучала?

— Одна я, Миланьюшка, осталась.

— С женихом своим разошлись? А пригожий был кметь, волос светлый да густой, сила медвежья…

— Он, как кот, каждый день о другой мурлычет.

Тяжело вздохнула Наумовна и пожитки свои в сундук убрала и во двор вышла. У ворот Хват стоял; заприметив девку, он на улицу вышел. Крепко ему от Изяслава досталось, не хотелось парню ещё раз с ним встретиться. Гореслава снова вздохнула. " Вот, друга потеряла", — подумала она и тоже за ворота пошла. Долго бродила она по Черену, пока не очутилась на берегу Тёмной. День был холодный, солнце в облаках затерялось. На то и хмурень, чтобы хмуриться. Ребятишки на берегу первые опавшие листья подбирали, совсем Наумовну не замечали, а ей это и нужно было. Просидела она долго на пригорке у реки в льняной рубахе с платком ею связанным на плечах. Сивер слегка колол лицо, напоминал о скорой зиме.

— Гореславушка, идём скорее! Эльге плохо совсем; сёстры — лихорадки в полон взяли.

Наумовна обернулась и увидела Зарницу. На ней лица не было.