карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре Страница 19

   А Янгу попросил:

   - Расскажи мне о своей родине.

   Поняла? Нет.

   Покачала головой, и толстые косицы, собранные на затылке узлом, рассыпались по плечам.

   - Хазмат плати. Хазмат говори Тайко делать. Тайко делать. Не серди Хазмат.

   В ее словах была своя правда.

   Нуба и вправду была опытна, и даже пыталась притворяться, что ей не все равно, кто в этот час разделяет с нею постель. Но равнодушие проскальзывало и отчего-то злило Янгу.

   Хотелось сделать ей больно.

   Укусить.

   Ударить. Наотмашь. До крови.

   Останавливало то, что и удар она приняла бы покорно, улыбаясь, поблескивая белками глаз, из которых давным-давно ушла жизнь.

   После этой женщины осталось ощущение грязи. И Янгу, впившись зубами в циновку, глубоко дышал. Алая пелена безумия, которую так долго пытался вызвать хозяин, подошла к краю.

   Еще немного и выплеснется.

   Удержал.

   Потом, позже, к Янгару приводили других женщин. Хазмат не раз повторял, что по стараниям и награда. И казарменные шлюхи, безмолвные, безучастные, одинаковые в своем безразличии к работе, постепенно сменялись проститутками с улицы.

   Те были дороже.

   И глаза их были не столь уж пусты. Некоторые соглашались разговаривать, но все равно спешили выполнить работу, и от этой спешки в крови опять вскипало бешенство.

   Янгу хотел... он не знал, чего хотел.

   Женщину?

   Хазмат приводил женщин, в конце концов, он даже позволял Янгу делать выбор. Блондинки. Брюнетки. Рыжие. Смуглокожие дочери пустыни. Или нахибки, бледные, с тусклыми рыбьими глазами.

   Тонкие, что спицы, безгрудые саккийки.

   И ленивые шаари, у которых красота напрямую с толщиной связана.

   Иногда приводили не шлюх, но рабынь, от которых Хазмат желал получить крепкое потомство. Эти боялись и были покорны, что тоже злило.

   Да, женщин было много.

   И позже, в пути. Бродяги. И лицедейки, которые не брезговали продавать себя, когда заработать лицедейством не удавалось. Торговки... и первая законная добыча.

   ...женщина терпела его молча, отвернувшись и смежив веки.

   А он напился, пожалуй, впервые в жизни, с полкувишна кислого вина. Да и то верно, Хазмат не позволял рабам то, что считал вредным.

   Да, у Янгара было много женщин.

   И по ту сторону моря, и по эту.

   В последние годы они все чаще сами искали его. Останавливали взглядами, тайными жестами, появлялись в жизни, привлеченные не то силой, не то богатством, не то историей, которую он о себе придумал. Были и бесстыдные, и притворно-скромные, терявшие скромность за позолоченной дверью его спальни. Знатные. И простолюдинки.

   Вчерашние рабыни.

   Сдержанные. Холодные. Страстные.

   Всякие.

   И больше не было нужды заглядывать в глаза, чтобы поймать отблеск равнодушия, - их руки были холодны. Ни одна не прикасалась к Янгару так, как эта девочка. С нежностью? И с опаской, словно не веря, что действительно может коснуться. С осторожным интересом. Ласково, так, что он скорее угадывал, чем чувствовал ее прикосновения.

   - Столько шрамов... - его Налле накрыла ладошкой те самые, что остались от медвежьих когтей. Удар, пусть бы и пришелся вскользь, оставил глубокие раны, и ребра сломаны были, а срослись неровно. И тонкие пальчики жены изучали смятый бок.

   Она не отворачивалась и не кривила брезгливо губы, когда думала, что Янгар не видит ее.

   - Тебя они пугают?

   - Нет.

   У Налле глаза вовсе не синие, темно-зеленые с золотой искрой, точь-в-точь, как ее камень. И волосы рыжие, не то медь, не то живое пламя. Не разглядеть.

   Янгар пытается.

   И наклоняется ниже, касается губами губ. Он знает, как быть с другими. А с нею?

   - Что тебе подарить, Медвежонок?

   - Зачем?

   - Просто так...

   ...его дом полон чудесных вещей, но понравится ли он жене?

   Она думает недолго, но лицо становится таким серьезным, словно этот подарок будет единственным на всю ее жизнь.

   А Янгар ждет, гадая...

   - Сапожки, - наконец, произносит Налле.

   - Сапожки?

   Он ждал другого, но... чего именно?

   - Красные, - уточняет она. - И мягкие... это... не сложно?

   Ничуть.

   У нее будут самые лучшие сапожки, которые только можно добыть на Севере. И обещание это Янгар произносит на ухо. А касаясь губами шеи, повторяет вновь:

   - Не бойся, больше не будет боли.

   - Хорошо, - она устраивается на его плече. - Я не люблю, когда больно.

   И ее ладонь выделяется на его коже светлым пятном. Оно скользит от шрама к шраму, и те, задубевшие, загрубевшие, ощущают это прикосновение.

   - Я что-то делаю не так? - она смотрит снизу вверх. И во взгляде нет и тени страха.

   Рыжие пряди переплелись с черными.

   - Все так.

   - Ты дышишь... странно.

   Янгар знает. С ним вообще происходит что-то, чему он не имеет названия. И впервые ему стало больно от чужой боли, той, что вспыхнула в зеленых глазах. А мимолетный страх - вдруг эта, пережитая ею боль, отвратит? - вовсе непривычен.

   Хазмат хорошо умел бороться со страхами.

   - Дышу, - на ее виске билась синяя кровяная жилка. - Потому что ты рядом.

   Пиркко-птичка... кто бы мог знать, какое сокровище скрывает Ерхо Ину.

   И не жаль за него отданных камней. И сам Тридуба уже не выглядит врагом, скорее уж тем, кого стоит пожалеть: упорхнула Пиркко-птичка из Лисьего лога.

   Села на ладонь к Янгару.

   Как не спугнуть?

   В подземельях нет ни дня, ни ночи. И факелы горят ровно. Но Янгар чувствовал, как стремительно уходит время. Скоро рассвет. Янгар научился определять его приближение еще в той, прошлой жизни. И сейчас отчего-то испытывал сожаление. С первыми лучами солнца откроются двери храма.

   И по ту их сторону Янгара встретит новая родня.

   Без радости, но по обычаю, расстелет Ерхо Ину дорожку из тростника. И коня подведет, черного, под алою попоной. А Кейсо приведет кобылицу серебристой масти.

   Хороша она.

   Тонкокостна, легконога и длинногрива. Янгар распорядился, чтобы гриву заплели в косицы, а косицы украсили драгоценными камнями. Чтобы попона златотканая до самой земли спускалась. Чтобы расписаны были охрой и басмой копыта...