Ричард Кнаак - Книга дракона Страница 19

Наконец фигура в плаще удосужилась ответить на вопрос ученого:

— Я тень. Призрак твоего и даже своего собственного прошлого. Какое бы имя я ни носил, теперь оно вряд ли что-нибудь значит. Те, кто знал его, мертвы. Прах. Мой народ живет в тебе и тех, что наверху, однако даже память о его былом величии мертва… — Чародей, все еще стоявший спиною к Уэллену, пожал плечами. — Можешь называть меня Сумрак. Это столь же приемлемо, как и все прочее. Да и привык я к этому имени за последние несколько веков…

— Последние…

Бедлам осекся. Он знал, что колдуны могут удлинить свою жизнь, но и тогда она обычно ограничивалась тремя-четырьмя сотнями лет. Хотя тот, кто назвался Сумраком, ничего не уточнял, Уэллен сильно подозревал, что он имел в виду гораздо больший срок. Чародей казался столь чужим и древним, что, говоря о нем, следовало, скорее, измерять время тысячелетиями.

Он заметил, что его фантастический спаситель снова повернулся к нему, держа в левой руке тарелку с очищенными фруктами, которой, как и стола, до этого нигде не было.

Теперь тебе лучше поесть. Я излечил твои раны и сменил тебе одежду. Придет время, и тебе понадобятся все силы…

Преодолев искушение расспросить чародея, что за время должно прийти, ученый решил сначала поесть. Еда придаст ему сил, необходимых хотя бы на тот случай, если хозяин окажется слишком уж сумасшедшим. Уэллен не знал, каким образом сможет одолеть искусного чародея, но был готов попытаться, если понадобится.

— Спасибо. Еда и в самом деле не помешает. Тарелка поднялась с ладони Сумрака и опустилась на колено Уэллена.

— Когда тело твое окрепнет, ты сможешь попробовать что-нибудь другое. А пока что фрукты помогут восстановить твои силы.

Внезапно обнаружив, что голод его превратился в чудовище, сравнимое размерами с драконом, истребившим экспедицию, Уэллен набросился на еду. Но воспоминание о драконе тут же заставило остановиться. Чародей тоже замер, словно зная, о чем думает его гость. Это заставило Бедлама усомниться в надежности своего ментального щита. Может, Сумрак снова читает его мысли?

—  — Что тебя встревожило?

— Я вспомнил напавшего на нас дракона.

— А-а… — Закутанный в плащ волшебник пожал плечами — видимо, решил, что смерть множества хороших людей его совершенно не касается. — Увидишь, здесь такое бывает.

— И это все, что ты можешь сказать?! — Поддавшись наконец гневу, Уэллен Бедлам поднялся, опрокинув на пол тарелку с фруктами. — Они погибли ни за что ни про что!

— В жизни своей, — тихо и терпеливо сказал чародей, — я видел смертей больше, чем рыб в море. Теперь меня волнует разве что моя собственная. Даже после стольких неудачных попыток…

Ученый замер на месте, снедаемый разочарованием. Он не мог сказать ничего, способного прошибить апатию хозяина, воздвигавшуюся в течение срока, по меньшей мере вдесятеро — а скорее, во сто или в тысячу раз — длиннее всей его жизни.

Исполненный горечи, Уэллен собрал рассыпавшиеся фрукты. Придет время, подумалось ему, и этот чародей пожалеет о своих словах. В гневе ученый представил себе, как колдун перед собственной смертью вспомнит о них. Что он скажет тогда? Членов экспедиции, по крайней мере, может оплакать он, их предводитель. А такого, как этот Сумрак, и оплакивать никому не захочется!

Некоторое время он ел молча. Темный волшебник, казалось, был удовлетворен тем, что просто смотрел в его сторону. Уэллен старался не встречаться с ним взглядом, но тени, все сгущавшиеся и сгущавшиеся вокруг чародея, начинали тревожить его. На что же этот Сумрак похож? Как должна действовать на бренную плоть такая долгая жизнь?

Стоило ему закончить еду, как к первой тревоге добавилась еще одна. Что-то с пещерой… Уэллен поднял взгляд и осмотрел помещение, не обращая внимания на внезапно застывшего недвижно хозяина. Что же такое с этой пещерой?

И тут он впервые осознал, что не видит в пещере ничего, за исключением стен, трона и стола… Да и стол был виден только тогда, когда чародей находился рядом с ним. Всякий раз, пытаясь разглядеть какой-нибудь предмет, Уэллен обнаруживал, что взгляд его помимо воли устремляется в сторону, к чему-то менее важному. Сосредоточившись, любопытный исследователь сумел различить ряд столов, но что на них лежало, понять не мог.

— Итак, ты видишь сквозь туман, — заметил окутанный тенями хозяин. — Значит, в тебе все-таки есть что-то от Дру…

При последних его словах Уэллен утратил сосредоточенность. Пещера вновь сделалась едва видимой обителью призрачного. Но это было уже все равно. Сумрак дважды — а может, и больше — упомянул имя «Дру»…

— Ты говоришь о лорде Дразери?

— Лорде? Дразери? — Сумрак сухо хмыкнул, словно лишь сейчас вспомнил это имя. — Я говорю о давно умерших, друг мой. О себе и прочих…

Типичный для него ответ, — подумал ученый.

Смысла в продолжении этой темы не было. Все его предположения так и останутся всего лишь предположениями. Но все же, если чародей действительно тот, за кого выдает себя, — современник легендарного лорда, неужели он…

Сбитый с толку, ученый покачал головой. Никто не смог бы прожить так долго.

И тут Сумрак поразил его. Он вдруг резко откинул за спину свой капюшон.

Кажется, — поправил себя ученый, — этот смог…

Издали чародей напоминал престарелого книжника, человека на склоне лет, однако не собирающегося сдаваться. В нем чувствовалась невероятная мощь. Будь на его месте любое другое существо, Уэллен не смог бы сказать больше ничего. Но кожа Сумрака казалась столь сухой, что ученый подумал, не рассыплется ли она в прах от прикосновения.

То была кожа человека, который должен был быть мертвым и все же жил.

Оторвав взгляд от плотно обтянувшей череп, словно пергаментной, кожи, Уэллен взглянул колдуну в глаза. И с запозданием пожалел об этом. Глаза хозяина были хрустальными. Нет, не сделанными из хрусталя, а такими же, как у самого Уэллена, только обладавшими всеми качествами драгоценного камня.

Если глаза — в самом деле зеркало души, то чародей явно уже не страдал ее наличием. Снаружи он еще мог казаться живым, но внутри был давным-давно мертв…

Позже ученый мог лишь догадываться, почему выбрал именно этот момент для вопроса, ибо неожиданно для себя самого он выпалил:

— Что ты намерен делать со мною дальше?

Слова эти во множестве пьес, виденных ученым на родине, предвещали смерть. При сложившихся обстоятельствах он бы не удивился, если б в реальной жизни получилось то же самое.

Но чародей сухо хмыкнул. И натянуто, словно только сейчас вспомнил, что умеет это делать, и не уверен в уместности чего-либо подобного, улыбнулся.