Питтакус Лор - Сила шести Страница 19

Шестая прислонилась к валуну и пошарила глазами в поисках выхода. Количество проходов было бесконечным. Она стояла ошеломленная и не видела в темной пустоте ничего обнадеживающего. Но потом увидела — бледное пятнышко дневного света далеко за провалом в пещере, в конце широкого тоннеля. Но перед тем как забраться по деревянной опоре на каменный мост, который вел к этому тоннелю, она увидела кое-что еще: могадорца, который убил Катарину. Она не могла позволить ему уйти. Она пошла за ним.

Он вошел в комнату, где убил Катарину.

— Я пошла прямо к столу и взяла самую острую бритву из всех, что увидела. Потом схватила его сзади и перерезала ему глотку. Пока я смотрела, как хлещет и заливает пол его кровь и как он лопается, обращаясь в прах, я пожалела, что не убила его помедленнее. И хотела бы убить его снова.

— А что ты делала, когда наконец выбралась? — спрашиваю я.

— Я поднялась на соседнюю гору и затем сверху целый час смотрела на пещеру, запоминая каждую деталь. Потом я бежала десять километров до ближайшей дороги, замечая все ориентиры. На дороге запрыгнула в кузов медленно ехавшего пикапа. Когда он через несколько километров остановился заправиться, я украла из кабины карту, блокнот и пару ручек. А, и еще пакет чипсов.

— О-о-очень славно. А каких? — спрашивает Сэм.

— Чувак, — говорю я.

— С копченостями, Сэм. Я отметила пещеру на карте, которую показывала вам в мотеле. А в блокноте я нарисовала подробную схему, как туда добраться. Любой, кто бы ее увидел, легко дошел бы до самого входа в пещеру. Но потом я запаниковала и спрятала схему недалеко от города. А сама украла машину и сразу поехала в Арканзас. Но конечно, мой Ларец уже давно забрали.

— Мне так жаль, Шестая.

— Мне тоже, — говорит она. — Но без меня им его все равно не открыть. Может, когда-нибудь я его еще верну.

— Во всяком случае, у нас есть мой, — отвечаю я.

— Ты должен его поскорее открыть, — говорит она, и я знаю, что она права. Я уже должен был его открыть. Что бы ни было в Ларце, какие бы тайны он ни хранил, Генри хотел, чтобы я все узнал. «Тайны. Ларец». С последним дыханием он сказал только эти слова. Я глупец, что так долго тянул. Но что бы ни было в Ларце, у меня такое чувство, что он отправит нас четверых в долгое и трудное путешествие.

— Я открою, — говорю я. — Давайте только сначала сойдем с поезда и найдем укромное место.

9

Когда звонит утренний колокол, я встаю первая. Всегда первая. Не то чтобы я «жаворонок», но я предпочитаю сходить в туалетную комнату, пока там еще никого нет.

Я быстро заправляю постель, в чем со временем очень поднаторела. Хитрость здесь в том, чтобы глубоко засунуть под матрац в ногах простыню, одеяло и стеганое одеяло. Потом остается только натянуть все вперед, подоткнуть по сторонам и выложить подушки, и будет очень аккуратный вид — как говорится, от такой гладкой постели может монетка отскакивать.

Когда я заканчиваю заправлять, единственная, кто уже встала, помимо меня, — это Элла, девочка, прибывшая в воскресенье. Ей досталась кровать у самой двери. Как и в минувшие два утра, она пытается копировать мой способ заправить постель, но у нее не очень получается. Проблема в том, что она начинает не с ног, а с изголовья. Сестра Екатерина относится к Элле снисходительно, но ее смена сегодня заканчивается, и вечером к недельному дежурству приступает сестра Дора. Я знаю, что она не даст Элле никаких поблажек — пусть она и новенькая, и ей нелегко приходится.

— Тебе помочь? — спрашиваю я, пройдя к ней через всю комнату.

Она печально смотрит на меня. Я вижу, что ей не до постели, и могу представить, что и много чего другого ее тоже сейчас не волнует. Я не могу ее винить, ведь у нее погибли родители. Я бы хотела успокоить ее, сказать, что, в отличие от тех из нас, кто здесь «на весь срок», она покинет приют через месяц, максимум через два. Но разве сейчас это будет для нее утешением?

Я наклоняюсь над кроватью, подтягиваю в ноги простыню и одеяло, подтыкаю их и растягиваю поверх стеганое одеяло.

— Возьмись там, — говорю я, кивая на левый край кровати, а сама иду на правый. Вместе мы придаем постели такой же тугой и аккуратный вид, как и у меня. — Отлично, — констатирую я.

— Спасибо, — отвечает она мягким застенчивым голосом. Я смотрю в ее большие карие глаза и невольно испытываю к ней симпатию и желание позаботиться о ней.

— Я слышала о твоих родителях. Мне так жаль, — говорю я.

Элла смотрит в сторону. Я уже думаю, что переступила дозволенное, но она мягко мне улыбается.

— Спасибо. Мне их очень не хватает.

— Я уверена, что и им не хватает тебя.

Мы вместе выходим из комнаты, и я замечаю, что она идет на цыпочках, чтобы было совсем неслышно.

Когда Элла чистит зубы над раковиной, она держит щетку у самой щетины, почти касаясь ее своими маленькими пальцами, и щетка от этого выглядит больше, чем на самом деле. Я улыбаюсь, заметив, что она разглядывает меня в зеркале. Она улыбается в ответ, показывая два ряда маленьких зубов. Паста подтекает у нее изо рта, течет по руке и капает с локтя. Я смотрю и думаю, что зигзагообразный след от пасты на раковине кажется знакомым. Я даю волю воспоминаниям.

Жаркий июньский день. По голубому небу плывут облака. Прохладная вода искрится на солнце. В чистом воздухе легкий запах сосны. Я вдыхаю его и отрешаюсь от стресса, который испытываю в Санта-Терезе.

Хотя я думаю, что мое второе Наследие пришло вскоре после первого, я обнаружила его только без малого год спустя. Я обнаружила его по чистой случайности и поэтому до сих пор раздумываю: а нет ли у меня других неопознанных Наследий?

Каждый год, когда начинаются школьные каникулы, сестры организуют четырехдневный тур в горный лагерь неподалеку, чтобы поощрить тех, кто, по их мнению, «хорошо себя ведет». Мне всегда нравились эти поездки — по той же причине, по какой мне нравится и моя пещера. Это уход от повседневности — редкая возможность в течение четырех дней купаться в большом горном озере, ходить по горам, спать под звездами, дышать свежим воздухом вдалеке от затхлых коридоров Санта-Терезы. По сути, это шанс вести себя так, как подобает в нашем возрасте. Я даже иногда замечала, как сами сестры, думая, что их никто не видит, улыбались и смеялись.

На озере есть плавучая пристань. Я никудышная пловчиха, и много лет я просто сидела на берегу и смотрела, как другие девушки смеются, играют и прыгают с пристани в воду. Пара сезонов ушла на то, чтобы в одиночестве практиковаться на мелководье, но к тому лету, когда мне исполнилось тринадцать лет, я наконец научилась плавать по-собачьи — стиль медленный и неуклюжий, но я хотя бы держала голову над водой. Я смогла выходить на пристань, и этого мне было вполне достаточно.