Наталия Андреева - Когда падают листья... Страница 19

— Дар, послушай. Василька не вернуть. Просто поверь в то, что смерти нет.

— Как же нет? — горько спросил он, — а это что же, по-твоему?

— Жизнь. Просто другая. У нас здесь есть поверье: люди, умершие осенью, превращаются в цветы. Вот увидишь, прорастет сестренка синими цветками на полях.

— Глупые легенды.

— Ничуть. Ты еще поймешь, Дарен.

— Что пойму?

— Все.

Дар резко встал и, почти не понимая, куда идет, пошел под дождь.

Но не вовремя, ох как не вовремя пошел ему навстречу сын местного старосты! Он давно сох по Васильку, вся весница шепталась. Злые языки даже поговаривали, что это именно он подсыпал яду девушке. Кто знает? На то они и злые языки, чтобы злобу свою на других выплескивать.

— Ты! Это ты ее убил! — с места закричал Шорс, вместо приветствия.

— Что?! — одними губами прошептал в ответ Дарен, — что ты сказал? Повтори!

Они шли друг на друга.

Нити перехлестнулись, и будь рядом какой-нибудь захудалый чаровник, то всем стало бы ясно, что в туман ведет лишь одна из них…

— Ты, ты убийца! Все выпил соки из нее!

— Да как ты смеешь!

Шорс чуть не плакал: не одному Дарену смерть Василины принесла море горечи и океан боли. Парень любил ее. Действительно любил, по-детски наивно, лет с десяти. Несмотря на все злые сплетни, любил: по-своему, по-простому. Оставлял полевые цветы на подоконниках, смотрел щенячьими глазами… Даже после разговора с ней о том, что он никогда не смогут быть вместе. Нет, она не ругалась и не злилась: просто спокойно объяснила Шорсу, что есть такая фраза: "Сердцу не укажешь Нить. Какую выберет, по той и покатится". Нет, она не могла приказать своему сердцу. Но и Шорс тоже не мог. И потому, ругаясь с более прагматичным отцом, каждую ночь убегал из дому, чтобы Василина с утра просыпалась от запаха полевых цветов. Да как ее можно было не любить?! Оберегать, как нежный синий цветочек, лелеять и делать так, чтобы улыбка не сходила с ее губ. Она была создана для любви! Но выбрала почему-то хмурого заезжего войника, умеющего только ругаться да мечом махать, а не веселого жизнерадостного Шорса, проводящего с ней все тоскливые вечера.

Теперь они стояли друг напротив друга, сверля друг друга взглядами.

— А в веснице поговаривают, — злым шепотом начал Дарен, — что это ты ей яду подсыпал.

Парень аж задохнулся: он и слыхом не слыхивал о таких разговорах.

— Я?.. Да как же… Да зачем же мне ее убивать?

Дар демонстративно пожал плечами, хотя хотелось выть с тоски: ну зачем еще здесь этот, а? И для чего он ему пересказывает сплетни?..

— Ты… ты… — Шорс просто не мог найти слов от негодования, — чё ты трепешь!

И тут парень сделал большую ошибку, размахнувшись и ударив Дарена в лицо кулаком. Дар, не ожидая такого поворота событий, взбеленился и ответил Шорсу тем же. Вот только у паренька не было физической подготовки в виде войны. У него не было опыта убийства. Да ничего у него не было, кроме года, проведенного в постоянной армии!

А у Дарена руки были по локоть в крови, и никакой дождь не мог смыть ее всю. Дождь не мог, а одна единственная женщина, взяв всю кровь на себя, смогла. Вот только легче от этого никому не стало.

Посыпались градом удары, брызнула кровь из разбитых губ, потекла алым ручейком по лицу, смешиваясь с грязными каплями дождя.

Дарен не хотел его убивать.

Совсем не хотел: он даже не думал, что так может получиться. Шорс в очередной раз оказался на спине. Из земли торчал обломок от тележки…

Дар, в миг ярко осознав свои действия, упал на колени, пытаясь привести парнишку в чувства, хотя на самом деле уже знал, что ничего поделать нельзя: железный штырь прошел сквозь чужое тело, обломанный кривой его конец, весь красный от крови, торчал уже из груди Шорса.

Он, захлебываясь кровью, еще попытался что-то сказать, но не успел: так и умер с приоткрытым ртом.

А спустя мгновение раздался вопль отца, только что потерявшего сына.

— Я не хотел… — бормотал, неизвестно кому, Дарен, — не хотел, не хотел…

"Не хотел, а сделал!" — мстительно напоминал кто-то внутри.

Убийца!

"Она не могла бы любить убийцу!"

— Я не убийца!

"Она не хотела видеть тебя таким. Зачем, думаешь, она отдала свою жизнь?"

— Я не убийца!

"А на войне ты что делал? Цветочками да облачками любовался? Она взяла это все на себя. Это должна была быть твоя смерть, а не ее. А теперь только тебе с этим жить, и не отмоешься ты вовек".

— Заткнись! Не смей!..

Дарен не знал, как так получилось, что старейшина смог пробиться к удельному князю. Он не знал, как ему удалось приплести к этому и брата Василины… Он не знал, почему тот так яростно вырывался и, избитый городской стражей, умер в грязном подземелье. Дарен вообще стал на какое-то время апатичен ко всему происходящему: вплоть до самого прибытия в скалу-тюрьму Здронн. Почему он туда попал? Дар смутно помнил, как сыпались и ломались люди, сраженные какой-то тяжелой железякой, ставшей смертельным оружием в руках беглого преступника…

— Долгая история, — наконец, ответил мерцернарий, после того как события с ужасающей скоростью пронеслись в его голове.

— Ну, не хочешь — не говори, — проворчал Вес, не став настаивать на рассказе.

И за это Дарен был благодарен ему. Очень сильно…

— Какой меч-то тебе нужен?

— Любой. Лишь бы лезвие из крестовины не вываливалось.

Вес с волну порылся, пока из-под груды кольчуг, наконец, не достал оружие.

— Держи. Сейчас ножны подберем.

Рукоять легла в руку не то, чтобы как влитая, но держать было удобно: крестовина была обтянута грубой моржовой кожей, да и вес меча Дарена порадовал — не легкий, но и не тяжелый, в самый раз.

Веселин показался откуда-то из-за железных холмов, покрытых пылью, отфыркиваясь, спустя несколько волн.

— Уволь, дружище. Только наспинные.

— То, что надо. Спасибо, Вес.

Дар уже собрался уходить, но на пороге обернулся к до сих пор застывшему Ждану.

— А ты не зевай. Муха в рот залетит.

И вышел.

В выделенную комнату Дарен вернулся поздно и в совсем не трезвом состоянии: разговор с Богданом неожиданно занял много времени, а потом и вовсе плавно перелился в поминки.

Наверное, это было правильно.

За окном давно была ночь. Мутное небо не спешило пропускать через свои ловчие сети звездный свет, а луна стыдливо прикрывала наготу тучами. Дождь все так же шумел, шурша шагами по мокрым опавшим листьям, ветер свистел свою заунывную песню; где-то на псарне выли собаки.

Холодно. Тоскливо.

Дарен обвел неуютную комнату взглядом и хотел было направиться к камину, но на полпути упал на кровать, да так и заснул.