Джеймс Кейбелл - Земляные фигуры Страница 19

Тут Алианора недовольно надула губы.

– Ты употребляешь такие ужасные слова, дорогой. И ты к тому же говоришь глупости, ибо я точно так же сожалею обо всем, как и ты.

Мануэль подарил ей ту вялую, сонную улыбку, в которой весь Мануэль.

– Точно, – сказал он. – Вот это-то и унижает. Да, мы с тобой второстепенные личности, Алианора, и мы разыскали друг друга. В этом вся жалость. Но мы всегда будем держать это в тайне от остального мира, и наша тайна всегда нас будет связывать.

Он очень нежно поцеловал принцессу и покинул ее.

Затем с высоко поднятой головой Мануэль оставил Арль вместе со своими слугами и изваяниями, подставив весеннему солнцу свой щит со вставшим на дыбы жеребцом и девизом: «Mundus vult decipi». Алианора, наблюдая за этим из окна замка, лила обильные слезы, поскольку бедная принцесса имела несчастье по-настоящему влюбиться в дона Мануэля. Но Алианора обнаружила, что ничего не поделаешь с его упрямством и непостижимыми взглядами, так что начала распоряжаться собой и будущим более пластичными средствами. Ее методы волей-неволей изменились, но ее цель осталась прежней. И она по-прежнему намеревалась добиться всего, чего желала (включая и Мануэля), как только она и английский король перейдут к более размеренному образу жизни.

Милую девушку взволновали совещания с зеркалом, она знала наперед, что английский король, вероятно, влюбится в нее на долгие месяцы. Но значит, философски подумала она, всем женщинам приходится подчиняться назойливой романтичности мужчин. Так что она вытерла свои большие ясные глаза и послала за портнихами.

Она заказала два платья из пяти эллей ткани каждое: одно зеленое на шелковой подкладке, а другое коричневое. Она выбрала материал для пары пурпурных сандалий и четырех пар туфель с вышивкой на лодыжках, и она выбрала также девять ожерелий, выполненных из золотой филиграни и усеянных драгоценными каменьями. Вот так ей удалось разделаться с этим утром и выбросить Мануэля из головы, но ненадолго.

Глава XIII

Что велел Гельмас

Далее граф Пуактесмский выезжает из Прованса вместе со своими слугами и изваяниями, а в начале апреля прибывает к Гельмасу Глубокомысленному. Мудрый король играл тогда со своей маленькой дочкой Мелюзяной (которая впоследствии заточит его в темницу и убьет), но он с поцелуем отослал девочку и внимательно выслушал дона Мануэля.

Король Гельмас осмотрел изваяния, потыкал в них сморщенным указательным пальцем и откашлялся. А потом ничего не сказал, поскольку, в конце концов, дон Мануэль был графом Пуактесмским.

– Что необходимо сделать? – спросил Мануэль.

– Они не являются жизненно правдивыми, – ответил Гельмас, – особенно вот этот, похожий на меня.

– Да, знаю. Но кто может дать жизнь моим изваяниям?

Король Гельмас сдвинул на затылок свою вторую лучшую корону, к которой было прилеплено перо из крыла мельникового гуся, и почесал лоб. Он сказал:

– Существует некая власть над всеми земляными фигурами и некая королева, по чьей воле не освобождают и не обязывают. – Гельмас обратился к толстому руководству по магии. – Да, «королева» – то же самое, что «коей-роль-ева». Поэтому тебе может помочь королева Аудельская Фрайдис.

– Да, именно она владеет Шамиром! Но соколам рано еще вить гнезда! И как мне добраться до Фрайдис, этой женщины странных деяний?

– Нет, люди нынче уже не пользуются яйцами, и, конечно, нельзя попасть к Фрайдис без приглашения. Все же можно устроить так, что Фрайдис придет к тебе, когда луна пуста и бессильна и когда заранее приготовлено то-то и то-то.

После чего Гельмас Глубокомысленный рассказал графу Мануэлю, что от того требуется.

– Тебе понадобится множество вещей, – говорит король Гельмас, – но, самое главное, не забудь мазь.

Граф Мануэль в одиночку отправился в Пуактесм, который был его фьефом и которым он не мог овладеть. Он, крадучись, подошел к Морвену – месту, пользующемуся жуткой славой, и рядом с десятицветным камнем, на котором, когда время было молодо, приносили жертву Нановизу, он построил высокую ограду из ивовых прутьев, предварительно сняв с них кору, обмазал их маслом и связал желтыми лентами, как велел Гельмас. Мануэль подготовил все и внутри ограды, как велел Гельмас. И в последнюю ночь апреля Мануэль стал ждать, глядя на полную луну.

Через некоторое время стало видно, как тени на сияющей луне начали дрожать и колебаться, потом они сошли с лика луны, словно небольшие облака, и луна лишилась своих пятен. Это был знак того, что Лунные Дети ушли к колодцу, из которого раз в месяц они набирают воду, и что в течение часа луна будет пуста и бессильна. С теми-то и теми-то церемониями граф Мануэль зажег огонь на древнем жертвеннике Нановиза, как велел Гельмас.

Мануэль громко крикнул:

– Будь же благосклонна, адская, земная, небесная Бомбо! Владычица больших дорог, покровительница перекрестков, ты, несущая свет! Ты, которая всегда трудится во мраке; ты, противница дня; ты, подруга и соратница тьмы! Ты, радующаяся лаю собак и пролитой крови, вот так я чту тебя.

Мануэль сделал все, как велел Гельмас, и какое-то время слышались жалобные крики, но огонь их быстро заглушил.

Затем Мануэль крикнул еще раз:

– О ты, кто бродит среди теней и над могилами и ставит на привязь даже могучее море! О капризная сестра постылого солнца и неверная любовница старой смерти! О Горго, Мормо, владычица тысячи образов и свойств! Взгляни благосклонным взором на мою жертву!

Так говорил Мануэль, и огонь на жертвеннике становился все выше и ярче, а Мануэль отвратительным образом его подпитывал.

Когда огонь стал высотой с воина и вокруг стали происходить странные вещи, граф Мануэль произнес предписанные слова. И внезапно цвета пламени изменились, так что в огне показалось зеленое мерцание, словно горела соль. Мануэль ждал. Зеленый цвет двигался, изгибался и усиливался посередине, пока из огня не выполз зеленый змей толщиной почти в человеческое тело.

Это жуткое страшилище двинулось к графу Мануэлю. Он, знакомый со змеями, тут же схватил его за глотку, и прикосновение к чешуе напомнило прикосновение к очень холодному стеклу.

Огромная змея извивалась и наступала так, что Мануэль был вынужден отходить к огню: это было не страшней, чем сгореть заживо. И отблески огня играли в презрительно мудрых глазах змеи. Мануэль был крепкий мужчина, но его сила не давала ему никакого преимущества до тех пор, пока он не начал вслух повторять по памяти, как велел Гельмас, таблицу умножения: Фрайдис не может противостоять математике.

Так что, когда Мануэль дошел до дважды одиннадцать, высокий огонь опал, словно склонился под порывом сильного ветра. Затем пламя взмыло вверх, и Мануэль увидел, что сжимает горло чудовищной свиньи. Он, знакомый со свиньями, сразу увидел, что это черная свинья, испеченная в свернувшемся Млечном Пути; она была прохладна на ощупь, как мертвец; ее длинные клыки, жившие своей жизнью, потянулись к Мануэлю, словно жирные белые черви. Тогда Мануэль сказал, как велел Гельмас: