Дэвид Бишоф - Роковые кости Страница 19

– А ты бы сейчас гнил на пустошах, изрубленный в капусту! Судя по твоему рассказу, те чудища разделались бы с тобой в два счета, а потом все равно бы догнали твою принцессу. Припадок просто спас тебя, Ян! Незачем винить себя. Ты остался в живых. А это – самое главное.

– Вот уж нет! – выкрикнул Ян, уже начиная ощущать действие эля. – К чему эта жизнь, если от нее только тоска берет?!

– Я тебя понимаю.

– Нет, не понимаешь. И никто меня понять не может! Никому не понять, каково это – быть несчастным уродливым калекой… да вдобавок еще и слабовольным. Я даже сам себя не мог защитить, Хиллари! Мою жалкую жизнь спасла собака!

– Знаешь, ты лучше никому не говори, что видел сегодня Мрака, Ян. Иначе живодер все на тебя свалит.

– Так мне и надо.

– Опять двадцать пять, – устало вздохнула Хиллари. – Послушай меня, не говори никому. От твоих раскаяний и признаний Мрак не оживет. И еще, Ян, прошу тебя… – Ладошка Хиллари ласково коснулась его плеча. – Не вини себя ни в чем.

Будь на то твоя воля, ты всех бы убедил, что сам виновен в своих несчастьях… что ты наказан за какие-то дурацкие грехи! Но ведь это же не правда! Ты очень хороший человек. И не важно, если об этом никто не догадывается, кроме меня.

Правда от этого не меняется. Кто же виноват, что только мне хватает проницательности?!

Такие слова от нее Ян и прежде слышал не раз. Но сейчас ему не хотелось принимать их близко к сердцу. Угрюмое настроение вполне устраивало его. «Истина познается в действии», – размышлял он между глотками эля. Он должен показать всему миру, чего он стоит, а не хранить свои способности в себе. И он сделает это! Ян поклялся перед собой в этом страшной клятвой. Он еще Хиллари докажет…

Он еще заставит людей увидеть в нем человека. Иногда Яна охватывало ужасное чувство, будто этой девчонке жутко льстит тот факт, что она одна способна по-настоящему общаться с Яном. Временами ему казалось, что для Хиллари он просто развлечение вроде ручной зверушки, которую можно ласкать, утешать и нянчить, несмотря на все ее уродство… тем более что именно благодаря уродству эта игрушка оставалась в ее единоличном распоряжении.

Хиллари Булкинс была дочерью кузнеца с Горшечной улицы. Ян познакомился с ней еще в ту пору, когда Хиллари лежала в колыбели, а самому Яну было девять лет. Пожалуй, именно по этой причине их связала столь крепкая дружба. Ведь у Хиллари не было возможности понять, что Ян чем-то отличается от других людей: поначалу она была для этого слишком мала. Общаться с этой малюткой Яну было интересно: она немедленно привязалась к нему, как котенок. Увидев Яна в первый раз, она изумленно выкатила на него глазенки и вцепилась пухлыми детскими пальчиками в его руку, требуя к себе внимания и одновременно предлагая новому другу разделить все ее небогатые еще впечатления и младенческий восторг перед жизнью. И с тех пор дружба их оставалась счастливой и прочной. Только сейчас Яну, несмотря на все удовольствие от нее, она стала казаться ограничением его свободы.

Хиллари обращалась с ним как с равным. Ян досадовал на то, что она была единственной в этом отношении, и время от времени его недовольство выливалось на голову бедной девочке.

Кроме того, что она может понимать в жизни?! В пятнадцать лет-то!

Ян смерил свою приятельницу остекленевшим пьяным взглядом. Ее кудрявые рыжие волосы спутались и теперь падали лохмами на невысокий лоб, частично скрывая ее детское личико. Она была его подругой, доверенным лицом, сестрой и отличной спутницей в любых затеях. Но Яну хотелось большего… и не от нее.

– Мне бы надо вздремнуть, – проговорил он.

– Ну так вздремни, – отозвалась Хиллари и огляделась по сторонам в поисках одеяла, чтобы укрыть его. – Перед закатом разбужу, а то не успеешь домой к ужину.

Но Ян уже спал и не услышал ее слов.

Хиллари разыскала дырявое одеяло и заботливо укрыла измученного за день друга.

– Кто-то же должен о тебе позаботиться, Ян, – прошептала она, осторожно поглаживая его по жестким вихрам. – Хоть кто-то…

Улыбнувшись своим мыслям, она свернулась калачиком рядом с похрапывающим, дурно пахнущим, искалеченным телом и продолжила свое бдение.

Грач был черен, как самая черная тьма между небесными звездами. Словно клочок первозданной ночи, в поисках укрытия от полуденного солнца он перепархивал под деревьями в тени ветвей. На мгновение он замер, а потом уселся на низкую ветку вяза, высматривая себе пропитание.

Весь его крошечный желудок так и сводило от голода: грач ничего не ел с самого раннего утра, да и те червяки, которых удалось выковырять на рассвете из сырой земли, оказались слишком тощими. Птица склонила голову и вглядывалась сквозь высокую траву подлеска: не зазевается ли какой жучок или мясистый тараканчик?

Внимание ее привлек не столько вид добычи, сколько запах. Запах крови.

Свежей, парной кровушки! Грач отнюдь не брезговал падалью: он питался чем попало, а если мясо и пролежало какое-то время… что ж, чуток подвялиться пище не повредит. Встопорщив перья и нацелившись клювом на источник запаха, птица помедлила на ветке еще немного, размышляя, в какую сторону лететь.

Еда лежала там, под старым, странно покореженным дубом. На траве виднелось алое пятно. Что же это еще, как не кровь? А там, где кровь, – там кости и мясо.

Грач с клекотом снялся с ветки и перелетел на вывороченный корень дуба. Затем он предусмотрительно огляделся по сторонам: не крадется ли к добыче хищник покрупнее?… Не обнаружив ничего угрожающего, грач решился спуститься на землю и оценить обстановку поближе.

Долго искать не пришлось. Обед лежал прямо перед носом, и такой щедрой порции кожи и мяса грачу не доводилось видеть сроду. Птица заклекотала на радостях и вперевалку двинулась к пище. Правда, мясо оказалось зеленоватым, да и кровь тоже. Но что с того?… Все равно вкусно.

Грач нацелился клювом на длинную вену, размышляя о странной форме этого куска мяса: толстое туловище и пять отростков разной длины. Птица мысленно пожала плечами и приступила к обеду.

Отрубленная кисть пошевелилась.

Пару раз по ней прошлась дрожь, и, прежде чем грач успел отскочить или взлететь, рука изогнулась и цепко схватила черную птицу.

Грач почувствовал, как тело его сжимают сильные пальцы. Его глаза застлала красная пелена.

И птица провалилась в небытие.

В середине ладони открылся рот. Останки грача быстро исчезли.

Покончив с мясом, перьями, костями и клювом, рука сыто вздрогнула и поползла прочь на всех пяти пальцах – в поисках новой пищи.

Глава 8

Трудно быть молодым человеком эпохи средневековья, особенно если ты уродлив и косноязычен, да еще обитаешь в таких местах, где превыше всего ставят благородство происхождения.