Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 Страница 19

А он здесь, вокруг нас. И по-прежнему поражает воображение масштабностью замысла. Как здесь привольно охотилось и валялось под деревьями! Как здесь елось, и пилось, и спаривалось, и оралось, и дралось! При одной мысли об этом у меня прямо рога отрастают. Да уж, только рогов мне сейчас и не хватало…

И самая гуща этого мертвого, безнадежно мертвого райского сада оплетена паутиной, которую мы уже видели. Паутиной в мириадах капель, в каждой из которых зреет смерть. Смерть для всякого из живущих. Время от времени капли срываются и падают. Иногда по паутине проходит волна и словно дождь выпадает в мертвую пыль, в бывшую райскую ниву. Война. Голод. Эпидемия. Нерест.

Кали, в своем более ли менее привычном облике (интересно, это дань моим познаниям в мифологии или она действительно так выглядит?) — могучая черная туша с несметным количеством рук, кивает нам, ни на секунду не переставая что-то поправлять, придерживать, стряхивать… Стряхивать у нее очень хорошо получается.

Я жду: сейчас, сейчас она начнет требовать, угрожать, высмеивать в духе самой что ни на есть божественной дипломатии. То есть особенно жестоко и особенно хитро. Но Кали проста, будто сельская учительница:

— Мы очень, очень ею гордимся, хоть и понимаем, что вы правы, придя за ней.

— Кем гордитесь? — я, конечно, знаю, о ком речь, но уж очень реакция… нестандартная.

— У вас ее зовут Кордейра.

— А у вас?

— А у нас никого никак не зовут. Мы не очень сильны в человеческой речи. Мы еще очень плохо ее знаем и не привыкли к ней.

Плохо они знают… Не привыкли… Скромные такие полиглоты.

— Но почему вы гордитесь нашей Кордейрой?

— Она убежала. Сперва от своей судьбы. Потом от своего тела. Потом от своей половины. Потом от своей смерти. А потом и от нас. Это очень, очень бегучая личность.

— Да уж, бегучая. Прямо заяц, а не женщина, — бурчит Дубина.

Первые ростки критики. Понадобилось завести его в зазеркальную преисподнюю, чтобы он выразил недовольство поведением Корди. Да, они образуют идеальную семью, когда воссоединятся. Уж я постараюсь, чтобы воссоединились. Грех такому образчику мужского терпения вхолостую пропадать.

— И вы не знаете, где она?

— Мы не знаем, — мелькая руками, вздыхает Кали-паучиха. То есть не вздыхает, а лишь намекает: вздохнула бы, кабы не эти живые капсулы со смертью, дрожащие на миллиардах струн.

— Я знаю, — раздается голос броллахана. — Я помогал ей бежать.

— Почему? — Резвости моего ума хватает понять: «мы» Кали означает ее самое и никого больше. В принципе, кроме нее, божества упорядоченного разрушения, в мире и нет ничего. Но я не понимаю другого: как этот шут безликий может кому-то помогать, мешая планам Кали?

— Мне было интересно, ступит она во время или нет. Я и держащая нити спорили, готов ли человек войти во время. Сейчас понимаем — готов. И не только она. — Броллахан смотрит на нас искательно-умильным взглядом. Ему явно хочется еще раз выиграть у Кали, которая не верит в безбашенность мутировавших приматов. Интересно, на что они спорят? На окаменевшие яблочки с древа познания?

Эта двоица раздражает меня несказанно. Почти так же, как меня раздражает и наша двоица. Ведь не вздумай мы в ту ночь порезвиться в лунном свете… Теперь нам придется заплатить за все легкомыслие разом — и за наше собственное легкомыслие, и за легкомыслие богов, держащих наши судьбы в своих многочисленных пальцах.

Мы подошли к истоку. К истоку рек времени, пробившемуся, когда в мир пришла смерть, и время осуществилось и начало бег свой. В самой сердцевине умершего и окаменевшего Эдема в каменном русле текло время. И уносило свои бесценные потоки вдаль, под своды. Гулкие и осклизлые, как и положено.

Подошли мы с Геркулесом и встали по обе стороны от истока, будто двое мифических стражей. Стоим. Созерцаем. И думаем хором: куда нас занесет? У кого б спросить: куда она течет, эта река, к каким берегам?

Первой додумалась я. А Дубина первым сделал шаг. Он всегда так — не поймет, а делает. Удержать невозможно. Дубина.

Вот и я не смогла. Успела только крикнуть: "Не на…" — "до!" прозвучало уже когда Геркулес исчез. Просто растворился в плевом родничке размером с мою ладонь. Истек туда, где всегда мечтал быть. И куда мне нипочем не попасть. Потому что я не знаю, где обитают его мечты.

Кали, не отрываясь от техобслуживания судьбоносной паутины, протянула руку броллахану. Ладонью вверх. И он по ней хлопнул. Своей невоплощенной ладонью. Даром, что невоплощенной, — а хлопок вышел звонкий, торжествующий. Видать, и на этот раз он выиграл: мы, герои — народ глупый. И непосредственный.

Что мне оставалось? Только покачать головой, плюнуть под ноги божественной парочке и шагнуть следом. Даже не произнеся какого-нибудь героического: "I'll be back!" Потому что ясно — не be. Никогда.

Глава 6. Молодость, которую мы отвергаем

Принимаю взгляд, которым она меня прожигает — напоследок, перед тем, как ступить живой ногой в кислоту, растворяющую все и вся, — с привычным чувством вины.

Эх, Мэри Сью ты моя, Мэри Сью* (Принятое в англоязычной среде название главного персонажа, с которым автор, как правило, ассоциирует себя и которого наделяет сверхспособностями и супердостоинствами, как внешними, так и внутренними. Поэтому разрешение главной проблемы описываемого мира — чаще всего, спасение оного — лежит именно на плечах Мэри Сью. Или ее мужского аналога — Марти Стью. Прим. авт.), смертельно неугомонная и насквозь противоречивая… Нормальный человек на твоем месте уже плюнул бы на проблемы ближнего и с наслаждением предался пустым сожалениям: ах, бедный Геркулес, ах, бедная Кордейра, не судьба им, видать, жить долго и счастливо, выпью-ка я по этому поводу и пойду решать собственные проблемы, "а живы будем — будут и другие", как классик и обещал…

Но ты, мое безбашенное альтер эго, не для того создано, чтоб решать собственные проблемы. Вся твоя дорога — след в след за навязанным мною напарником. И сколько ни тверди ты заклинание: "Куда я опять лезу? Оно мне надо? Мне же плевать на них обоих!" — снова идешь за ним, машинальным жестом проверяя, все ли твое оружие при тебе. Одиночка, обремененная приемышами, влипшая в преданность и заботу. Не по своей воле. По моей.

Это же я зациклила тебя на всех, кто у меня ЕСТЬ. На сестрах моих. На племяннике. На его возлюбленной. А сейчас — и на Мореходе с Драконом. Решай их проблемы, решай. И мои проблемы заодно.

Хотя… если приглядеться, разве у меня проблемы? Скорее, у меня страх проблем. Но с ним я и без Викинга управлюсь. Вот прямо сейчас отцеплюсь от паутины этой смертоносной — и управлюсь.