Влад Менбек - Чистилище для грешников Страница 19

Процесс отпирания сложного замка длился секунд пять. Все это время коробочка жужжала и что-то двигала вдоль металлического хвоста оператора. Наконец замок поддался и щелкнув три раза, открылся. Петр сложил инструмент в мешочек, глубоко вздохнул и решительно потянул на себя дверь.

На несколько секунд на него напал столбняк: за бронированной дверью была плохо оштукатуренная старая стена. И никакого входа.

Тут он неожиданно вспомнил о своем тесте, который давно не подавал признаков жизни. Он попробовал его растормошить, звал по имени отчеству, но нигде не ощущал его присутствия. Точнее: тесть все-таки сидел в нем, но каким-то образом преобразился, или начал превращаться во что-то иное, умеющее раздражаться, сочувствовать, хихикать и грустить, но в очень мизерных дозах.

Петр даже растерялся от неожиданности, и автоматически помассировал нос ладонью, как это делают боксеры на ринге. Почуяв в себе какие-то новые, давно забытые ощущения, он стал медленно пропитываться противным липким страхом. Но даже на фоне этих слабо выраженных эмоций, Петр ощущал всего себя динозавром, или монстром, случайно попавшим в человеческое тело, готового смести со своего пути все, что стоит поперек и даже с боку.

А еще глубже, спрятавшись за жалостливыми чувствами, вдруг обнаружил маленький комочек, едва проросшее зернышко, дикого ужаса, как противовеса всей памяти прошлой жизни, связанной лишь с разработками объектов и их ликвидацией. Неожиданно момент его рождения переместился в далекое прошлое, задолго до того, как началась служба в МВД. А ведь до ликвидатора он был простым, обычным человеком.

И тут на него накатила давно не испытанная холодная злость. Петр пнул стенку за дверью носком ботинка. Но этого ему показалось мало и он, наклонившись в бок, провел сильнейший удар коленом по штукатурке, на отработанном уровне, словно по ребрам человека. И хотя сильно отбил себе колено, не обратил на это никакого внимания. Стена даже не загудела, не пошатнулась. Врезав стене в последний раз прямым ударом раскрытой ладонью, Петр с остервенением захлопнул железную дверь, породив грохот в длиннющем коридоре.

Он не стал ждать выхода нервных соседей: быстро пошел к выходу, проклиная себя, азиата, домушников и всех подряд, живущих как люди, а не как он, словно волк в лесу, где полно охотников, волков, пасущихся баранов и зайцев, но трогать никого нельзя.

Ни в чем не повинный «Жигуль» откликнулся на нервные движения Петра рывками и пробуксовкой колес, отчего машину иногда заносило в сторону. Выехав на магистральную дорогу, Петр прижался к тротуару, и остановился. Медленно, по крупицам, он стал восстанавливать свое душевное равновесие, так как учил его старый китайский мастер цигун, преподававший кун-фу, то-квандо, айкидо, карате, боевое самбо и вообще, учивший их выживать в любых условиях.

Успокоившись, спокойно тронулся с места и поехал домой, не зная что предпринять. Но решил ни о чем пока не думать. Вот напьется чаю, съест в жестянке «братское захоронение» далеких морских предков и подумает, как жить дальше.

Машины обгоняли его слева и справа: все куда-то торопились, у всех неотложные дела. А у него нет никаких дел: сиди себе и дави на акселератор, даже не задумываясь о том, что будет завтра, потому что у него завтра нет. Он уже четвертый день как застрял в сегодняшнем дне, во второй половине которого небо заволакивает тучами и сверху начинает сыпать мелкий противный дождь. Полная мряка, а не жизнь. От этого хотелось сделать что-то чудовищное, страшное.

Тесть молчал, будто сдох. И Петр чем-то внутри, может быть селезенкой, понял, что Павел Васильевич исчез навсегда, оставив вместо себя маленькую, но опасно разрастающуюся душевную опухоль, которая неизвестно как называется. Может быть так начинается рак, а может быть – совесть? А на кой черт она ему нужна? Нужно успеть еще много чего сделать, прежде чем команды от этой опухоли станут хватать его за руку, за ногу или за душу. Петр не сомневался, что его дальнейшая жизнь будет зависеть от этой горькой пакости внутри, которую он выдрал с корнем почти сразу же, после того, как расстался с Ириной.

Где же она сейчас, такая высокомерная, ироничная и самоуверенная.

– Где же ты, где же ты любовь моя?.. – неожиданно стал он напевать вполголоса: – Для кого твои глазки горят?.. – и резко оборвав себя, рявкнул: – Какая к черту любовь?!! Не было ничего!

Он чувствовал себя рядом с ней как дошколенок с выпускницей последнего класса. Повороты ее мыслей и желаний ему были совершенно непонятны, но приятны. Он был ею очарован, простодырый дурачок. Был носильщиком ее портфеля между домом школой. И при этом она училась в восьмом классе, а он в десятом. Петр терпеливо ждал, пока Ирине не исполниться восемнадцать и попросил ее стать его женой. Все происходило почти так, как было написано в старых романах. Она подумала около месяца и согласилась. Петр был счастлив до безумия.

Но через полгода Петра забрили в армию. А еще через полгода Ирина родила мальчика, которого назвала Олегом. Петру совсем не нравилось это имя, о чем он и написал в письме. Но Ирина проигнорировала его возмущение. А еще месяца через три ему написал какой-то малознакомый парень, живший в их же поселке, и откровенно сообщил, что Ирина гуляет направо и налево, не пропускает ни одних танцев.

Петр озверел от этого письма и сбежал с поста у ГСМ, закопав автомат в ближайшем лесочке. Спрятав солдатскую форму в кустах, он переплыл бурную речушку и постучал в крайнюю хату небольшой деревеньки. Там объяснил, что он студент, работает на археологических раскопках, пошел купаться с друзьями, где они выпили и он хотел переплыть речку, но чуть не утонул.

– Так ваша экспедиция э-вон где! – неторопливо проговорил хозяин, сидя с ним за столом и ткнув вилкой с соленым огурцом в темное ночное окно: – А ты здесь. Далеко тебя братан занесло.

– Я долго шел пешком, – соврал Петр.

– И не в ту сторону, – гыгыкнул хозяин и поднял стопку с мутной самогонкой: – Давай, поехали…

Они выпили еще по одной. А на другой день, Иван Соломин снабдил его братниной одеждой, подошедшей по размеру, сам Иван был очень крупный, дал немного денег и под крестное знамение старухи, матери Ивана, Петр вышел из дома, намереваясь во что бы то ни стало отмахать на поездах пять тысяч верст и приехать домой, чтобы самому убедиться в плохом поведении его законной жены.

До дома он доехал, но не в пассажирском вагоне, а в товарняках: то на куче угля, то песка, а то вообще в пустом пульмане. Его еще не ждали около дома. Поэтому Ирина удивленно вскинула брови и почти равнодушно спросила:

– Тебя отпустили по ранению или в отпуск? – но присмотревшись к его грязной затрепанной одежде, а дело было вечером, добавила: – Иди к родителям и приведи себя в порядок. В таком виде я тебя в дом не пущу. Ты весь антисанитарный.