Ombra adorata - Образцов Константин Страница 2

Вот черт!

Платон, а точнее, пустившийся во все тяжкие коньяк в его организме, предложил продолжить веселье в пабе «Френсис Дрейк», и все с радостью согласились. Первые звонки от Марины; он выключил звук на телефоне и спрятал его в карман, не желая, чтобы мигающее на экране слово «Любимая» смутило льнущую к нему Анечку. Ночь, дождь со снегом, все вместе идут к двум машинам такси, Бабанов несет большую мишень на голове, как восточные женщины носят подносы. В пятницу вечером паб переполнен людьми, ревом музыки, огнями, запахами, взглядами, горячим воздухом, жаркими прикосновениями. Они втискиваются за боковой столик, Анечка сидит у него на коленях, Бабанов тискает рыжую девицу из маркетинга, потом к ним присоединяется еще кто-то – незнакомые женские лица, бутылка шампанского, Платон кричит, что всех угощает; они с Анечкой в пропахшем перегаром, мочой и тестостероном туалете, он прижал ее к стенке, она кусает его за ухо и шепчет: «Хочешь меня трахнуть?»..

Черт, черт, черт!

Платон осторожно опустил руку под одеяло. Худшие опасения оправдались: он лежал совершенно голый. Воспоминания о поездке домой к Анечке, как и о том, удалось ли осуществить то, о чем она шептала ему в туалете гудящего паба, отсутствовали: то ли напрочь стерлись под грузом виски и пива, смешавшихся с коньяком, то ли милосердная память не желала усугублять сверх меры его физических мук страданиями моральными. Платон еще раз покосился на лежащее рядом голое женское тело, повернулся на правый бок и свесил голову вниз. Кровать резко качнулась и поплыла; он зажмурился, пережидая очередной приступ дурноты, а потом снова открыл глаза. За окном скользнули быстрые, рваные тени, и сероватый свет сменился другим, белесым и мертвым: луна, вошедшая сегодня в свою полную силу, бросила на землю равнодушный взгляд сквозь прореху в прохудившихся тучах. Холодный луч упал на беспорядочный ворох одежды на полу, то ли сорванной в порыве страсти, то ли просто брошенной как попало в пьяном бессилии. Пиджак, рубашка, джинсы, носки, свернувшиеся в неопрятные мягкие комья. Где трусы?! А, вот они, под пиджаком. Слава Богу.

Телефон на тумбочке замерцал синим, и заерзал, негромко жужжа. На экране высветилось «Любимая». Платон почувствовал, как к лицу прилила горячая кровь. Мобильник еще немного подергался и затих, а через секунду снова коротко содрогнулся, будто в последней предсмертной конвульсии: пришло еще одно сообщение. Десятое.

Платон откинул край одеяла, сжал зубы, выдохнул и резко сел. Стены, потолок, пол отозвались на это движение яростным вращением; впечатление было такое, будто его засунули в огромную бочку и пустили вниз по склону холма. Платон, собрав волю в кулак, переждал, пока остановится эта тошная круговерть, и сделал следующий решительный шаг: спустил ноги с кровати и попытался встать. Пол ухнул куда-то вниз, уйдя из-под ног так внезапно, что Платону пришлось опуститься на четвереньки прямо в ворох своей одежды. Ничего, это даже к лучшему. Стараясь не шуметь и не делать порывистых движений, он закопошился, кое-как натягивая одежду. Взял пиджак, ощупал карманы, вынул паспорт и проверил бумажник: оба отделения были безнадежно пусты. Платон скрипнул зубами, вспомнив, как всего несколько часов назад угощал кого ни попадя в пабе, а потом раз за разом пересчитывал расплывающиеся перед глазами купюры, пытаясь оплатить счет. Кажется, в итоге пришлось доплачивать банковской картой. А вот и она – засунута хоть и криво, но надежно, в соответствующее отделение. Платон раскрыл паспорт: из-за кожаного корешка обложки выглядывала рыжеватая банкнота. Пять тысяч рублей, заначка на крайний случай, оружие последней надежды, спасательный круг в случае житейского кораблекрушения. То ли он в пьяном угаре забыл про этот ценный ресурс, то ли даже в беспамятстве какая-то часть его сознания уберегла от того, чтобы не скинуть оставшуюся наличность. Что ж, ситуация постепенно налаживается. Теперь нужно отсюда уйти, и, по возможности, тихо.

Платон осторожно встал на ноги; окружающее чуть качнулось, но уже не так сильно, как прежде. Осторожно ступая в почти непроницаемой тьме, Платон принялся обходить большую кровать, наощупь пробираясь мимо шкафа и едва различимого в густом мраке телевизора на низкой тумбочке. Впереди зиял черный зев раскрытой двери. Платон на мгновение остановился на пороге и оглянулся. Обнаженная Анечка по-прежнему лежала на животе, вытянувшись от изголовья до изножья кровати, погруженная в подобный глубокому нокауту наркотический сон. Аккуратные круглые ягодицы упруго выпирали вверх, вызывающе поблескивая в лунном свете; меж чуть раздвинутых длинных ног притаилась теплая тьма. Платон сглотнул и отвернулся.

Черт. Черт. Черт.

Подсвечивая дорогу экраном мобильного телефона, он начал красться по коридору сквозь мрак и непривычные запахи чужого жилья. Из-за приоткрытой двери туалета негромко журчала вода, словно переговаривались потусторонние голоса. Впереди бесформенным пугалом чернела вешалка для верхней одежды – значит, где-то рядом входная дверь. Проходя мимо зеркал в дверцах платяного шкафа, Платон на миг увидел свое отражение, подсвеченное призрачно-синим – дикий взгляд выпученных глаз, приоткрытый рот, всклокоченные волосы – и отшатнулся. Из-под ног что-то метнулось, зашипело и шмыгнуло в сторону. Похоже, он чуть не наступил на кота. А был тут вчера кот? Платон не помнил. Да и о каком «вчера» может идти речь, если всего двенадцать часов назад он сидел у себя в кабинете, чистый, трезвый и думал о том, куда сходить с Мариной на выходные?..

Замок на двери оказался простым. Платон правой рукой медленно отодвинул в сторону маленькие рукоятки двух ригелей, перекинул через левую руку куртку, подцепил ботинки и не обуваясь вышел за порог. Немного повозился, чтобы запереть замок, придерживая ригели пальцем и стараясь захлопнуть дверь так, чтобы стальные цилиндры защелкнулись в пазах. Конечно, можно было бы оставить квартиру незапертой, но Платон подумал про голую Анечку, погруженную в мертвецкий сон и беззащитно раскинувшую ноги, и решил не рисковать. Мало ли, кого может принести сюда глубокой ночью. Он закрыл дверь, натянул куртку, зашнуровал ботинки и стал спускаться по лестнице.

Подъезд казался совершенно незнакомым. Серые стены, узкие коридоры, куда выходили молчаливые двери квартир, забранная проволочной сеткой открытая шахта лифта, в которой высоко наверху висела, покачиваясь, древняя деревянная кабина, будто тромб, готовый оторваться от стенки сосуда. Платон даже не знал, на каком этаже находится. Эхо шагов разносилось по каменному колодцу лестничного пролета, разлеталось гулкими, тревожными звуками, возвращалось назад, неся откуда-то сверху скрипы, железное звяканье и завывание ветра в вентиляционной трубе. Отовсюду исходило ощущение мертвой, холодной угрозы, как будто неживые глаза уставились с разных сторон, тараща мутные бельма. В кармане снова беззвучно завибрировал телефон. Платон вздрогнул и ускорил шаги.

Он прошел восемь лестничных пролетов, миновал пропитанный вонючим горячим паром из сырого подвала полумрак первого этажа, с натугой толкнул тяжелую железную дверь и вышел, жадно глотая холодный и мокрый воздух.

Снаружи его встретили ночь, мрак, ветер и промозглый холод. Дождь и снег прекратились, но влажное дыхание непогоды еще ощущалось, и Платона тут же стала бить крупная, похмельная дрожь. Он стоял в лужице жидкого желтого света покосившегося фонаря над парадной; напротив, на детской площадке, виделись очертания качелей и горок, похожих на механических монстров, выбравшихся из сырых подземелий. Низкорослые, кривые и тонкие деревца гнулись в разные стороны, размахивая хилыми голыми ветками. Вокруг возвышались дома – серые, высокие, длинные – стены запутанного лабиринта, из которого не было выхода. Откуда-то издалека доносились хриплые крики и раскаты пьяного хохота. По серо-багровому небу, отражающему марево огней неспящего города, неслись неровные клочья дождевых облаков, сквозь которые то и дело вниз смотрела идеально круглая луна, как укрепленный на небосводе прожектор, шарящий замогильным лучом в поисках новой жертвы. Платон съежился, поднял воротник куртки и пошел наугад. В том, чтобы добраться домой, проблемы не было: деньги есть, нужно просто выйти на улицу, поднять руку и поймать машину. Проще простого. Трудность была в другом: как объясняться с Мариной.