Дмитрий Скирюк - Драконовы сны Страница 2

«Знаем мы таких…» исправление форматирования некоторых стихов. — мрачно размышлял Клаас, потирая укушенную задницу. — «Как пакостить, так первые, а как споймаешь их, так безобиднее ужей…»

Ульрих зашёл Клаасу в тыл и присвистнул.

— Эва! — он поскрёб под своей суконной шапочкой, — Ну ты скажи, какой гадёныш — всю говядину тебе прокусил! Слышь, Клаас, а он часом, не того… не ядовитый, а?

— Ты эта… думай, что плетёшь! — внутренне холодея, рявкнул Клаас. — Он тута уж которую неделю ошивается, нешто с ядовитой гадиной его кто в город бы пустил? — он прислушался к своим ощущениям и уже увереннее заявил: — Не, нету яду.

— Точно, точно, — поддержал его Сорока, на всякий случай всё же остраняя от себя вертлявую драконью башку. — Откудова в ём яду взяться? Дракон ведь, он ведь кто? Большушша яшшерица, и всё! А у яшшериц яду нету, энто кажному известно…

Приободрившись, Клаас с новой силой дёрнул парня за ухо и зашагал дальше.

«Чёрт, ну и денек!»

— Эй, уважаемый, — окликнули вдруг его сзади.

Стражник обернулся и с неудовольствием смерил взглядом подошедшего. Нахмурился.

— Куды прёшь! — рявкнул он. — В очередь, курвин сын!

— Полегче, почтенный, — тот даже бровью не повел. — Полегче… Скажи-ка лучше, ворота городские здесь?

— Здесь, коль не видишь… — пробурчал Клаас.

— Видеть-то вижу, — усмехнулся тот, — да пройти никак не удается, всё толкотня да беготня… А вы мальчонку, стало быть, поймали?

— Ну поймали.

— В караулку ведёшь?

— Ну веду.

Прохожий пригладил пятернёй взъерошенные волосы.

— За что?

— А тебе что за дело? — бросил стражник вроде безразлично, но выцветшие, с жилкой лопнувших сосудов глаза его уже тревожно шарили по угловатой фигуре рыжего пришельца («Где? Где? Где?»), отыскивая меч.

Меча не было.

Был нож за поясом. Был чёрный, в тоненьких прожилках посох. Была котомка за плечами, башмаки, одежда…

Не было меча.

И в то же время Клаас почему-то был уверен, что пришелец вооружён. Уж больно нагло, больно вольно он держался для простолюдина — не лебезил, от окрика не бегал, взятку тоже, вроде бы, совать не собирался… Патлатый, рыжий, шрамы на виске и на руке. Штаны, рубашка, башмаки, заплатка на локте… Не рыцарь, нет. И всяко — не наёмник. Но эта поза — стойка, руки, голова, нога, согнутая в колене — сейчас метнется вбок и… (Есть, есть у него оружие!). Шалишь, брат, нас не проведёшь! Встречались нам и такие. Беззлобный, пока на него не наступишь. Не уж, но гадюка, ужалит — умрёшь.

Клаас поднял взгляд и вздрогнул, встретившись с синими глазами незнакомца. Тьфу, что за чёрт… Разбойник, что ли?

Тот между тем окинул взглядом белую, в заплатах серой кладки городскую стену, покосился на ближнюю башню и вновь повернулся к воротам. Суматоха там уже улеглась, дракошку утащили. Телеги потихоньку двинулись вперёд. Костлявый белобрысый Ульрих встал в воротах, собирая пошлину. Кто-то подбирал упавшие мешки. Мальчишка в свою очередь тоже исподлобья разглядывал странника.

— Так в чём мальчонка провинился-то? — опять спросил тот.

«Горец!» — внезапно осенило стражника, и он невольно чуть ослабил хватку, словно бы и впрямь вдруг углядел в его прищуренных глазах холодный блеск змеиной чешуи.

— Провинился, и всё, — буркнул он. — Проходи, не задерживай.

— Так-таки и не отпустишь?

— Нет.

— А может, сговоримся?

Телли благоразумно помалкивал, немного озадаченный. Стражник нахмурился.

— А чего нам обговаривать?

— Да так, — пожал плечами тот. Переложил посох из ладони в ладонь и сбросил с плеч котомку. — За вход в город ведь платить полагается?

— Ну полагается.

Странник дёрнул завязки мешка. Клаас про себя решил, что ни за какие деньги он сопляка не отпустит. Вот из упрямства — не отпустит и всё. А то если каждый встречный…

Мешок распахнулся, явив на свет бутылочное горлышко, а вслед за этим и саму бутылку. Жидкость внутри была мутновато-белёсой. Одна рука у стражника была занята, пришелец сам выдернул пробку и протянул бутылку Клаасу. Тот недоверчиво принюхался и крякнул, уловив знакомый, сильный и приторный дух, от которого все мысли о деньгах улетучились в одно мгновенье.

Шнапстойфель![1]

Клаас прикинул бутылку на вес. Чуть ли не четыре мерки водки…

Содержимое бутылки стоило по меньшей мере десяти входных обозных пошлин.

Вернуть её обратно у стражника рука не поднялась.

— Так как? — пришелец поднял бровь. — Отпустишь?

— Ну… э-ээ… мальчишку. Без дракошки!

— Без него, — кивнул тот.

— Лады. Забирай.

Бутылка перешла из рук в руки, Телли почувствовал, как пальцы стражника разжались, шагнул и замер, потирая багровое ухо. Глянул на своего нежданного освободителя и опустил глаза.

— Без Рика не уйду, — угрюмо буркнул он.

— Топай, топай, — ухмыльнулся караульщик. — И скажи спасибо, что цел остался.

— Сказал же, не пойду!

Ладонь странника опустилась ему на плечо.

— Пошли, — сказал он. — Потом поговорим.

— Ты эта… осторожней с ним, слышь, рыжий! Тот ещё пакостник… Да погоди-ка. Камень-то ты принёс?

— Принёс, — отмахнулся тот.

— Ну, раз так… Это… Сорока! Ульрих! Пропустите этих.

— А? — Сорока выглянул из караулки. Повёл сизым носом. — А эту… яшшуру куды?

— Тьфу, чтоб те сдохнуть! Я ж те сказал: в караулку, в лабаз! Да привяжи покрепче, чтобы не убёг.

— Дык нагадит же!

— Да леший с ним! — теряя терпение, рявкнул Клаас, махнул рукой, мол, проходите, поднял с лавки алебарду и заторопился в караулку, прижимая к сердцу вожделенную бутыль.

Проникнуть в город оказалось делом далеко не столь простым, как казалось — крестьяне и торговцы занимали очередь ещё с вечера в надежде первыми занять с утра на рынке лучшие места. Каждый стремился проехать первым, в воротах царили суета и давка. Троих стражников здесь явно было маловато для того, чтобы навести порядок, да и те, похоже, не особенно старались. Ругань, крики, ржанье лошадей и грохот колес сливались в плотный, почти осязаемый пальцами гомон. На пятачке за воротами, где разъезжались возы, было малость попросторнее, но тоже не ахти. Туда-сюда сновали перекупщики. Места вдоль стен облюбовали попрошайки и лоточники. Пахло пылью, конским потом и мочой, а с севера, забивая всё, то и дело тянуло кислой гарью давнего пожара.

У большой, сколоченной из брёвен клети, наполовину полной камнями, рыжий странник остановился, нашарил в своем мешке такой же серый булыжник и бросил его в общую кучу, и только после этого двинулся дальше. Во время недавней осады, когда турецкие войска стояли у стен, горожане покидали на головы супостату чуть ли не весь булыжник с мостовой, и теперь распоряженьем бургомистра каждый, кто въезжал в город, должен был принести с собой такой вот камень, дабы улицы Лисса возможно стало вымостить заново. Странник об этом, похоже, слыхал и запасся булыжником загодя. Что до турок, то ворваться в город им не удалось, хотя стену и ворота они попортили изрядно, а одну из северных башен и вовсе сожгли. Выгоды, правда, от пожара никакой они не поимели — башня полыхала сутки, выгорела изнутри дотла, камни же спеклись стеклянной корочкой, от чего башня стала только крепче. Снаряды турок отлетали от неё горохом, а башню горожане после этого так и прозвали — Горелой. Всего же башен в стенах города насчитывалось семь: Дозорная, Речная, Башня Синей Сойки, Толстуха Берта, разумеется — Горелая, и Башня Трёх Ключей.