Руслан Мельников - Князь-волхв Страница 2

Одной рукой стражник грубо схватил пилигрима за плечо. Другой поднял копье, намереваясь хорошенько наподдать древком. И…

Что-то странное произошло в следующий миг. Монах вроде бы и не сделал ничего, а посох в его руке вдруг взметнулся вверх, словно бы сам собой. Острый железный наконечник оторвался от досок и ударил снизу — под подбородок кнехта, за кожаный ремешок, удерживавший шлем на голове.

Удар был стремительным, точным и сильным. Острие посоха проломило кадык, разорвало артерию. И тут же с влажным смачным хлюпом вынырнуло из пробитой шеи. Тугая красная струя окропила заградительные рогатки и доски моста.

Хрипящий, хлещущий кровью в два горла — изо рта и из жуткой рваной раны на шее, — кнехт отшатнулся к невысоким перильцам. Повалился навзничь — спиной проламывая хлипкие перильца. Выроненное копье сразу полетело вниз. Его хозяин на миг задержался над водой. Одной рукой копейщик держался за пробитую глотку, другой — беспомощно хватался за воздух. Увы, воздух оказался плохой опорой. Над краем моста мелькнули ноги. Кнехт с шумным всплеском ушел на дно, придав мутному бурлящему потоку красноватый оттенок.

— Тревога! — истошно проорал кто-то.

Крепкая солдатская брань неслась со всех сторон. Стражники, всполошившись уже по-настоящему, хватались за оружие. Один из кнехтов, отступив назад, спешно прилаживал к арбалету зарядный рычаг «козьей ноги». Стряхнув остатки сна, к мосту бежал бычий рыцарь. Как был бежал — без шлема, без щита, на ходу вырывая из ножен длинный меч.

— Взя-а-ать! — Крик рыцаря разнесся над рекой, перекрывая ругань кнехтов. — Схватить его!

На прежнем месте остался только оруженосец. Растерявшийся юнец стоял столбом со скребком в руке, с вытаращенными глазами и с отвисшей челюстью. Белый конь, подняв голову, тоже смотрел на мост, где события уже развивались вовсю.

Бенедиктинец, хлопнув подолом и широкими рукавами рясы, с невероятной легкостью перемахнул через заостренные колья рогаток. Словно огромная черная птица перепорхнула…

Монаха тут же обступили кнехты. Участь безумца казалась предрешенной. Два копья — справа. Боевой топор на длинной рукояти и булава — слева. Щиты толкают к рогаткам. И вот-вот подоспеет рыцарь с мечом. И арбалетчик уже вкладывает болт в ложе взведенного самострела.

У дерзкого клирика с палкой в руках не было никаких шансов. Но палка эта… вдруг…

Раз — и руки пилигрима провернули посох.

Два — и посох преломился надвое.

Три — и из-под дерева показалась полоска темной стали.

В правой руке бенедиктинец держал диковинный потаенный меч — не очень длинный, прямой и узкий, без эфеса, без дола, с односторонней заточкой, с резким скосом на конце, образующим острие. Верхняя часть монашеского посоха оказалась удлиненной рукоятью, вполне пригодной не только для боя одной рукой, но и для обоерукого хвата. Нижняя — полая, с выточенной сердцевиной, укрепленная железными кольцами — представляла собой ножны. Ее бенедиктинец сжимал в левом кулаке. И не просто так сжимал.

Сильный взмах… Полая палка-ножны описала широкую дугу перед лицами воинов, подступавших слева. Кнехты инстинктивно прикрылись щитами. Только это не помогло.

Ножны были потаенным вместилищем не только для клинка. От резкого движения из нижней части посоха вылетел мелкий и чрезвычайно едкий порошок. Размазанная по воздуху пыльная струйка окутала головы двух стражников. Вопли, проклятия, стоны… Побросав щиты и оружие, оба кнехта схватились за глаза.

Рыцарь с быком на груди больше не требовал хватать чернорясного путника живым.

— Убить! — запоздало прокричал он. — Убить монаха!

А бенедиктинец уже расправлялся с другой парой стражников. Убивал он — не его. Причем убивал клирик быстро, ловко и хладнокровно. Убивал просчитанными, стремительными, скупыми, но смертоносными движениями.

Темный, не отражавший света клинок легко, как хворостину, срубил наконечник с копья, целившего в грудь пилигрима. Второе копье отвели в сторону крепкие ножны, вовремя подставленные под удар. Два ответных удара монаха были столь молниеносны, что практически слились в один.

Рубящий…

Узкая полоска стали, чуть скрежетнув, рассекла кольчужную рубаху и, отмечая свой след другой полосой — широкой, кровавой, — прошла через плечо и грудь ближайшего копейщика. Из пальцев разрубленного кнехта выскользнуло бесполезное древко с косым срезом на конце.

… И — колющий.

Шагнув вперед, монах с силой выбросил руку на всю длину. Ткнул окровавленным клинком под нагрудную железную пластину — в кожаный доспех, прикрывавший живот второго копейщика. Пропорол и доспех, и живот. Плечом спихнул раненого с моста, предоставляя мутным водам возможность поглотить очередную жертву.

С воющими и стенающими кнехтами, ослепленными неведомым порошком, бенедиктинец расправился еще быстрее.

— Ваша милость! — предупреждающе выкрикнул арбалетчик и вскинул заряженный самострел.

Бычий рыцарь, не оглядываясь, отпрянул от моста — с пути арбалетного болта. Рявкнул через плечо:

— Стреляй!

Воинствующий клирик, однако, опередил их и на этот раз. Черный монах вдруг бросил под ноги свой меч и ножны. Правая рука бенедиктинца нырнула в прореху под левым рукавом дырявой рясы и тут же резко, с подкрутом дернулась обратно — словно пуская по воде плоский голыш. И в самом деле — в воздухе мелькнуло что-то маленькое, темное, приплюснутое. Одно, второе, третье…

Глухой стук, звон металла о металл и вскрик раздались почти одновременно.

От шлема арбалетчика отскочила черная металлическая звездочка с отточенными до бритвенной остроты лучами. Еще одна такая же застряла в ложе самострела. Третья торчала между глаз стрелка.

Арбалетчик покачнулся. Шагнул назад. Рука судорожно сжала пусковую скобу, но сорвавшийся с тетивы болт летел уже не прицельно, а вверх и в сторону. Над мостом. За реку.

Стрелок медленно оседал наземь. Арбалетчик стал шестой жертвой монаха, однако рыцарь, потерявший всех кнехтов, был столь же упрям и бесстрашен, как и животное, изображенное на его гербе. Он вновь бросился в атаку, торопясь взбежать на мост, прежде чем убийца в бенедиктинской рясе успеет схватиться за меч. Свой клинок бычий рыцарь держал перед лицом — на тот случай, если придется отражать смертоносные черные звезды противника. Но пилигрим не поднимал меча и больше не метал диковинных снарядов. Быстро и мягко отступив на шаг, на два, на три — и тем немного увеличив дистанцию, — монах неожиданно рванул из-под рясы конец черного веревочного пояса. А впрочем, пояса ли?