Ник Перумов - Тёрн Страница 2

На краю обрыва, на головокружительной высоте дух Ветра разглядел крошечную фигурку. Но какое дело вольному сыну аэра до бескрылых обитателей земли! Он просто взмыл повыше, не желая блуждать по ущельям и долинам. Силуэт остался далеко внизу и мгновенно пропал из виду.

…Девушка отвела руки от лица — пронёсшийся холодный порыв горного ветра резанул острым клинком. Сама она бесстрашно стояла в полушаге от пропасти, рухнувшей вниз сотнями шагов отвесной каменной стены. Лес у её подножия докатился волнами зелёного моря до безжизненных гранитных пластов, где корни уже не могли найти влаги, и остановился.

Девушка последний раз взглянула вниз и со вздохом отошла от края. Похоже, она только что поднялась сюда, на жуткую верхотуру.

Не по-человечески тонкую, узкобёдрую, словно у мальчишки, фигуру плотно облегало зелено-коричневое одеяние, беспорядочно покрытое широкими пятнами в цвет живой травы и листьев. Поясом служила гибкая живая ветвь. На изящных маленьких ступнях — лёгкие сандалии, переплетающиеся ремешки обвязок поднимались до колен.

Больше у неё ничего не было: ни оружия, ни сумы.

Одного взгляда на незнакомку хватило бы, чтобы понять — она не человек. Узкое лицо с мелкими, хоть и соразмерными чертами, широко раздвинутые большие янтарные глаза с вертикальными зрачками, короткие и донельзя густые волосы, торчащие жёсткой щёткой, словно колючки у ежа. Длинные гибкие пальцы заканчивались настоящими коготками вместо ногтей. Впалые щёки, густые, сросшиеся на переносице брови — их внешние концы тянулись наискось через виски, придавая девушке сходство с какой-то хищной птицей вроде совы.

Народ, застывшей у обрыва красавицы, звался сидхами во всех краях широкого мира, мира Семи Зверей, как говорили его обитатели. Впрочем, это прозвание сохранилось лишь «в старых местах», вроде Смарагдового острова или уже упоминавшихся вольных королевств, жители больших городов Державы Навсинай или Некрополиса предпочитали иное имя мира — Райлег. Равно как и новых богов, вернее, бога — великого и непознаваемого Ома, творца сущего и несущего, низвергнувшего Семерых Зверей, якобы лишь стороживших мир для их истинных хозяина и хозяйки, владыки и владычицы демонов, Шхара и Жингры, кои и должны были в свой черёд сожрать Райлег со всеми потрохами.

Брр, жуткая сказка.

Сидхи не обладали бессмертием истинных аэлвов-но-ори, но жили дольше и людей, и подземных обитателей, низкорослых, коренастых, кого мы для простоты назовём привычным для читателя именем «гномы».

Далеко-далеко внизу внимательный глаз сумел бы различить тонкую нить полускрытой древесными кронами дороги. Ещё более зоркий, вглядевшись, заметил бы какую-то коробочку, отчего-то застывшую на обочине. Над коробочкой поднималась тонкая струйка почти прозрачного дыма.

Сидха смотрела вниз и видела совсем другое. А именно — как там, на дороге, горел закрытый возок, завалившись одним боком в канаву, перед ним бесформенными тушами застыли павшие тягуны. А по обе стороны дымящейся повозки в дорожной грязи валялись мёртвые тела в ярких красно-оранжевых ливреях.

Девушка наконец отошла от края пропасти. Решительно повернулась к ней спиной и упругим лёгким шагом двинулась на запад, вниз по склону, к угрюмо нависшим ветвям горных елей, ощетинившихся длинными, в ладонь, светло-серебристыми иголками. Голый камень обрыва уступал место мягкой лесной почве, густо покрытой опавшей сухой хвоей.

Рождённая в чаще, сидха двигалась бесшумно, изредка плавная текучесть нарушалась резким и отрывистым поворотом, взглядом жёлтых совиных глаз.

Десяток шагов — и за спиной странницы сомкнулась непроглядная завеса. Нигде ни малейшего признака тропинки, но сидха шагала уверенно, словно давно знакомой дорогой, направляясь к глубокой, густо заросшей ельником седловине между исполинскими горными пиками, взметнувшимися прямо к облакам.

Она слышала и чувствовала лес, как никогда не смог бы ощутить и самый лучший из людей-трапперов — замечала лёгкий след горного прыгуна, гнездо краснозобика в развилке ветвей, дупло ушастика. Звери и птицы не боялись её — впрочем, и не спешили навстречу, потому что гостья оставалась хозяйкой и повелительницей, а не одной из них. Впрочем, истинные сидхи никогда не охотились ни ради еды, ни ради развлечения.

Сидха шла, не останавливаясь и не задерживаясь, на ходу утоляя жажду из чистых и быстрых горных ручьёв, где между камнями скользили рыбы-пучеглазки. Им положено жить на больших глубинах, а вовсе не в горных речках, лишнее свидетельство вырвавшейся на свободу из неумелых человеческих рук магии. И если бы только рыбы… «Отходами магических практик», новосозданными племенами всяких там таэнгов и клоссов теперь кишмя кишат некогда заповедные земли Гиалмарских равнин.

И это ещё хорошо. Куда хуже — кошмарная Гниль, поразившая богатые, давно обжитые области.

Гниль — это когда у здоровых женщин вдруг ни с того ни с сего рождались жуткого вида младенцы, покрытые коростой, зловонные, больше напоминавшие червей, нежели людей, со «сгнившим», как говорилось в народе, нутром — пустым и чёрным. Мало кто из этих созданий доживал до вечера, а если рядом случалось оказаться медикусу или просто чародею со знаком Высокого Аркана и ему удавалось произвести вскрытие — невыносимый запах валил с ног всех на двадцать шагов в любую сторону.

Во многих местах несчастных матерей повадились просто и бессудно сжигать, как ведьм. Очень часто их судьбу разделяли и отцы.

Раньше, два-три десятка кругов Света назад, подобное ещё оставалось редкостью. Потом жуткие создания стали появляться всё чаще и чаще, и теперь они уже не просто тихо умирали к концу первого дня. Иные жили по неделе, пытаясь уползти, словно червяки. Иные уже прямо и рождались с острыми игольчатыми зубами в два ряда. Конечно, так обстояло далеко не везде. И громадное большинство младенцев в людских пределах покидали материнскую утробу такими, какими им и положено быть. Но зараза ужаса распространялась.

Дальше — больше. В девственных лесах и на вспаханных полях то тут, то там стала вспучиваться земля, набухая, словно болото пузырём. Собственно, новый страх так и прозвали — пузыри земли. Они вздувались и лопались, на свободу вырывались целые орды отвратительных бледных многоножек с руку длиной и такой же толщины, снабжённых огромными челюстями. Многоножки пожирали всё: колосья на поле и скотину в лугах, посеревшие колья изгородей и свежеподнятые плетни. Счастье ещё, что отвратные твари жили только с заката до заката.

С ними, конечно, боролись. Маги, если успевали, жгли непотребство огнём, заливали убийственными ядами, и нельзя сказать, что это не работало, — однако новые пузыри лопались в других местах и почти всегда — близко от человеческого жилья.