Нил Гейман - Истина — пещера в Черных горах Страница 2

Я увидел на вершинах впереди снег, хотя был разгар лета.

За весь первый день мы не сказали друг другу ни слова. Говорить было нечего. Мы знали, куда идем.

Мы развели костер из колючего хвороста и высохшего овечьего помета: мы вскипятили воду и сварили кашу, кинув в котелок, который я нес с собой, по горсти овса и по щепотке соли. Его горсть была огромной, а моя маленькой, сколько влезло в руку, так что он улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, ты не съешь половину этой каши.

Я сказал, что нет, и правда не съел, потому что аппетит у меня меньше, чем у людей обычного роста. Но это хорошо, считаю я, потому что я могу прокормиться орехами и ягодами в такой глуши, где человек побольше умер бы с голоду.

Через высокие холмы вела еле заметная тропа. Мы шли по ней и не встретили почти никого, только жестянщика и его осла, доверху нагруженного старыми горшками, да девочку, ведущую осла за повод, — она улыбнулась мне, подумав, что я ребенок, а потом нахмурилась, увидев свою ошибку, и кинула бы в меня камнем, если бы жестянщик не хлестнул ее по руке прутом, которым подбадривал свою животину. Чуть позже мы нагнали старуху с мужчиной — она назвала его своим внуком и сказала, что они возвращаются к себе за холмы. Мы перекусили с ней, и она сообщила, что была на родах своего первого правнука и что роды прошли благополучно. Она предложила нам предсказать судьбу по линиям на наших руках, если нам есть чем позолотить ее руку. Я дал старой ведьме щербатую монетку из тех, что в ходу у южных жителей. Она посмотрела на мою ладонь и сказала:

— Я вижу смерть в твоем прошлом и смерть в твоем будущем.

— В будущем смерть ждет любого из нас, — сказал я.

Мы сидели на высокогорье, где летние ветра дышат зимней стужей, где они воют, хлещут и секут воздух, точно кинжалы. Старуха помолчала, потом сказала:

— На дереве была женщина. На дереве будет мужчина.

— Скажется ли это на мне? — спросил я.

— Когда-нибудь. Может быть, — ответила она. И добавила: — Берегись золота. Твой друг — серебро.

На этом со мной было покончено. Калуму же Макиннесу она сказала:

— Когда-то ты обжег руку. — Он подтвердил это, и она попросила: — Дай мне вторую, левую. — Он послушался, и она внимательно вгляделась в нее. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты поднимешься выше, чем большинство других. И там, куда ты идешь, тебя не ждет могила.

— Ты говоришь мне, что я не умру? — спросил он.

— Я гадаю по левой руке. Мне известно то, что я тебе сказала, не больше.

Но она знала больше. Я понял это по ее лицу.

Эта встреча — единственное, что заслуживает упоминания из случившегося с нами за весь второй день.

Той ночью мы спали под открытым небом. Ночь была ясная и студеная, и все небо усыпали звезды, такие яркие и крупные, что казалось — протяни руку и собирай их. Точно ягоды. Мы лежали под ними бок о бок, и Калум Макиннес промолвил:

— Она сказала, тебя ждет смерть. Но меня смерть не ждет. Значит, у меня судьба счастливее.

— Может быть.

— Ах, — сказал он, — все это чепуха. Старушечья болтовня. Это неправда.

Я очнулся в рассветной дымке и увидел оленя, который с любопытством глазел на нас.

На третий день мы перевалили через хребет и зашагали под гору. Мой спутник сказал:

— Когда я был мальчишкой, кинжал моего отца упал в кухонный очаг. Я вытащил его. Но металлическая рукоятка была раскаленной, как пламя. Я этого не ожидал, но не выпустил нож, а отнес к воде и уронил туда. Помню, какой поднялся пар. Мне обожгло ладонь, и рука скрючилась, точно хотела сжимать клинок до конца времен.

— У тебя рука, а я мужичок с ноготок, — сказал я. — Славные мы с тобой герои — нам ли искать удачи на Туманном острове?

У него вырвался смешок, похожий на лай, короткий и невеселый.

— Славные герои, — только и сказал он.

Тут начался дождь — он лил и лил. Вечером мы увидели фермерскую лачугу. Из трубы точилась струйка дыма, и мы кликнули хозяина, но не получили ответа.

Я толкнул дверь; она отворилась, и я снова подал голос. В доме было темно, однако я почуял сальный запах, точно здесь горела свеча и ее только что потушили.

— Никого нет, — сказал Калум, но я покачал головой и ступил за порог, а потом сунул голову во тьму под кроватью.

— Может, вылезете оттуда? — спросил я. — Мы всего лишь путники, ищем тепла, гостеприимства и защиты от непогоды. Мы готовы разделить с вами наш овес, соль и виски. И мы не причиним вам зла.

Сначала женщина, которая пряталась под кроватью, ничего не ответила, а потом сказала:

— Мой муж ушел в холмы. Он велел мне спрятаться, если придут чужие, из страха, что они могут надо мной надругаться.

— Я всего лишь маленький человек, хозяйка, — сказал я. — Ростом я не выше ребенка — стоит вам отмахнуться, и я полечу наземь. Мой товарищ силен, но я клянусь, что мы не сделаем вам ничего дурного. Нам бы только капельку вашего гостеприимства да еще обсушиться, так что, пожалуйста, вылезайте.

Она выбралась из-под кровати, вся в пыли и паутине, но даже с измазанным лицом она была прекрасна, и хотя в ее волосах запуталась паутина, и они посерели от пыли, было видно, что они длинные и густые, рыжие с золотым отливом. На мгновение она напомнила мне дочь, но моя дочь смотрела бы мужчине в глаза, а эта испуганно потупила взор, точно боялась, что ее вот-вот ударят.

Я дал ей немного нашего овса, а Калум вынул из кармана несколько кусочков вяленого мяса. Она вышла в поле и вернулась с парой тощих репок, а потом приготовила нам еду на троих.

У нее не было аппетита. Я съел свою долю. По-моему, Калум так и остался голодным, когда покончил со своей. Он налил нам всем виски; она лишь пригубила его, разбавив водой. Дождь стучал по крыше, в углу капало, но я был рад даже такому неуютному пристанищу.

Вскоре пришел хозяин. Он ничего не сказал, только посмотрел на нас раздраженно и недоверчиво. Снял шляпу и плащ из промасленной дерюги и бросил на земляной пол. С них сразу натекла лужа. Молчание угнетало, и Калум Макиннес нарушил его.

— Ваша жена оказала нам гостеприимство, когда мы нашли ее. А найти было трудновато.

— Мы просили гостеприимства, — добавил я. — И у вас просим.

Хозяин что-то неразборчиво буркнул.

Горцы тратят слова неохотно, как будто это золотые монеты. Но обычай блюдут свято: странники, которые просят гостеприимства, должны его получить, будь они даже в близком родстве с их кровными врагами.

Женщина — она была едва ли старше девушки, а борода ее мужа уже побелела от седины, так что на минуту я подумал, уж не приходится ли она ему дочерью, но нет: в доме стояла лишь одна кровать, хотя и узковатая для двоих, — так вот, женщина вышла во двор, в маленькую пристройку для овец и вернулась оттуда с овсяными лепешками и вяленым окороком — видимо, там у нее был тайник. Нарезав снедь тонкими ломтиками, она положила ее на деревянный поднос перед мужем.