Олег Верещагин - Garaf Страница 2

В этом мире всё поделено, расписано и высчитано. Например. Люди получают паспорта в четырнадцать лет, потому что кто–то решил, будто это самый подходящий возраст. Но с какой пьянки именно этот возраст — и для всех?

А самое главное… самое главное неинтересно тут. Честное слово.

Пашка перевернулся на спину и стал смотреть, как за окном мигают звёзды.

Раньше было интересно. Мальчишка усмехнулся в темноту. Да–да, конечно, он сто раз слышал. Хорошо мечтать о прошлых временах, лёжа в постели… а стоматологов нет… а средний срок жизни 35 лет… а войны… а чума… а то–сё–пятое–сотое… И, наверное, всё так и было. И стоматологов нет.

Да хрен бы с ними, со стоматологами. У него хорошие зубы. Проволоку перегрызть можно.

За окном в отдалении истошно заорал пьяный. Что–то, как ни странно, оптимистичное.

Пашка сердито закрыл глаза и попытался уснуть.

Может быть, это из–за того, что он любит читать книжки и слушать хорошую музыку? Но и остальные вокруг не выглядят счастливыми. Даже самые примитивные существа, и те какие–то… Если радостные — то с пьянки или истерично.

В голову полезли строчки Олега Медведева — «Кайнозой»… Раньше он не знал этого певца и вообще мало слушал бардов. Но Олег Николаевич его на это счёт здорово просветил… вот только приступы такой тоски стали чаще. Как там?..

…Но как ты там, где ты там, малыш,Быть может, тоже ночей не спишь,А за окном, как и здесь, могильный август, дождик косой,А впереди двадцать первый век,Текучий камень пангейских рек,Потом осенняя слякоть, потом зима, потом кайнозой…

Сперва он просто слушал. А потом Олег Николаевич как–то раз расшифровал эти строки. Оказалось, что в них есть смысл, а не просто ритм и печаль…

Пашка снова открыл глаза. Улыбнулся. Оказывается, некоторые хорошие современные песни надо воспринимать, как стихи древних скальдов, где смысл прятался за та–а–акенными словесными оградами, что ух. Правда — там смысл был воинственный. А тут — горький.

Там в самом начале: «Каменных рек Пангеи не взять рукой…» Каменные реки — это города. Пангея — древний пра–континент… и так же называется проект будущего, который проталкивают американцы: единый мир под их властью. Текучий камень — бетон; текучий камень пангейских рек — городские улицы, дома из серого одинакового бетона, мир двадцать первого века… Потом — осенняя слякоть; грязь в жизни, грязь везде, тусклое существование… а потом — зима. Уж не ядерная ли зима? Или просто холод человеческих душ? А потом — кайнозой. Время беспощадных хищников, мир динозавров, где прав тот, у кого длинней клыки и меньше совести… Вот и смысл песни. Печальный и страшный.

Как ты там, где ты там, малыш?Быть может, тоже ночей не спишь?

Не сплю, хотя и не малыш, подумал Пашка. Или малыш? Мечтаю о сказке. Да ещё и красивой.

Он потянулся, прислушался, как сопят спящие братья. Да, вот уж у кого никаких проблем со сном. У Сёмки — в силу мелкости возраста. У Димки — в силу черт характера; он и на сковородке уснёт.

Снаружи опять, но уже дальше, взревел пьяный. Собаки отозвались радостной кантатой. А вот интересно, о чём думают пьяные? Уж точно их не беспокоят мировые проблемы…

Он уставился на полную луну, как раз появившуюся в окне. А что, если в нём есть что–то от оборотней? Недаром ему так нравятся волки, ночь и луна… Пашка попытался высмеять себя за уж совсем детскую попытку найти в окружающем хотя бы кусочек сказки — но почему–то не получилось. Высмеиваться не было желания абсолютно. Было желание протянуть руку и коснуться луны. Интересно, она зазвенит, если щёлкнуть по краю пальцем?

Засыпаю, подумал он. И почему–то встряхнулся, испуганно отгоняя сон, хотя ещё минуту назад именно заснуть и хотел больше всего. Наверное, всё–таки успел уснуть по–настоящему, потому что рывком сел в постели, пытаясь отделить сон от яви. Луна ломилась в окно; несколько мучительных секунд Пашка не понимал, спит или нет, что ему приснилось, а что было на самом деле.

Он толкнул локтем подушку и опять лёг. Почему–то вспомнилось, как обиделся Олег Николаевич, когда он вернул недочитанную первую часть «Властелина Колец». Старая книжка, неинтересная. В конце концов, он так и сказал. Ну, конечно, Олег Николаевич прав — из неё, можно сказать, выросло всё фэнтэзи. Но из наскальных рисунков выросла вся живопись — что же теперь, обвешать всё вокруг наскальными рисунками и ничего больше не признавать?

Сравнение ему понравилось. Он решил, что непременно так и скажет Олегу Николаевичу при следующей встрече. А пока… какая луна… Не отрывая от неё взгляда, он зашептал — еле слышно, но самому слова казались невероятно громкими…

Я видел рай и видел ад,Я видел Ла–Манш и ПарижИ тень моя, пол года назад,Московских касалась крыш.Сорок крестов на моём боку.Сорок побед и смертей.Сорок раз навстречу врагуСлал я свинцовых чертей.Но сердце моё (ты веришь, нет?!)Не радо в смертельном бою.Врезался в душу лунный свет.Ему, ледяному, пою.Луна, ты слышишь? Луна, постой!Зачем ты одна паришь?!Зачем же ты смотришь с такою тоской.Услышь же меня! Услышь…Но нет ответа. Надменна она.Ты для неё — каприз!И встал мотор… Прощай — Луна!И камнем ринулся вниз. [2]

Снаружи начинался ветерок, ветви покачивались… Значит, скоро рассвет. Да что ж в самом деле такое?! Пашка за собой знал, что он — «сова». Но уж так–то… Хотел уснуть — чем–то сам себя напугал, не поймёшь теперь, чем…

А что если… Он хмыкнул и привстал. Можно сейчас одеться и пойти погулять. А днём забраться в какое–нибудь укромное местечко и выдрыхнуться разом за всю ночь. Ну лето же, каникулы, и не так уж их много осталось… Пойти и сделать какую–нибудь глупость… например, изрисовать рунами всю автобусную остановку. Или логотипами «Арии»… А то «Fesh, Fesh» — куда не пойдёшь, везде взглядом натыкаешься… Или ещё лучше — перебраться через заболоченную низину за огородами, подняться на склон и усесться где–нибудь в роще на поваленное дерево. И сидеть, пока не встанет солнце, отмахиваясь от комаров…