Денис Юрин - Война Страница 2

Арестовать себя Крамберг, конечно, не дал бы, тем более что на самом деле не был ранен, а в лесочке поблизости от трактира дожидалась его возвращения парочка метких стрелков, но провалить задание ему не хотелось, поэтому герканцу и приходилось внимательно следить за тем, что в ответ говорит и когда как кивает. В самые опасные моменты беседы он предпочитал перевести разговор, но делал это так, чтобы корчмарь, обидевшись, не замолчал. Прием с заказом новой порции выпивки и еды действовал всегда безотказно, не подвел он и сейчас. Обрадованный увеличением выручки, трактирщик дружелюбно кивнул и, позабыв, что не получил ответной реплики, продолжил обличать бездарность шеварийского командования, приводя все новые и новые примеры, которые, впрочем, были совершенно не интересны терпеливому слушателю.

О ходе военных действий в отряде Крамберга было известно мало, практически ничего. Вроде бы герканская армия наступала, но ее продвижение на север и северо-запад шло слишком медленно. Экспедиционные корпуса соотечественников до сих пор осаждали пограничные города и пока еще не встретились на ратном поле с основными силами шеварийцев, не спешивших дать решающее сражение. Война грозила затянуться на год, может, на два, так что паре десятков герканских солдат, волею превратного случая оказавшихся в глубоком тылу противника, было, по большому счету, безразлично: пало ли Лукаро или доблестно отражает атаки; сдался ли гарнизон осажденного Сивикора или его солдаты продолжают геройствовать на голодный желудок. Предоставленную самой себе и оторванную от высокого командования кучку герканцев интересовало лишь то, что было непосредственно связано с их жизнью. Они сообща пытались выжить во вражеском тылу и фанатично верили лишь в одно божество – в их командира: мудрого не по годам, безрассудно отважного и в то же время дотошно расчетливого доблестного рыцаря Дитриха фон Херцштайна. Он спас их из шеварийского плена, не дав бесславно сгинуть на каменоломнях, а после научил жить в лесу; жить достойно, оставаясь солдатами. Он не только вернул бывшим пленным уважение к самим себе, но и вселил в сердца отчаявшихся воителей надежду на достойное будущее. Никто из отряда толком так и не знал, что им предстояло вскоре свершить во вражеской столице, но беспрекословно верил слову доказавшего свое благородство на деле рыцаря, что по возвращении в Герканию их встретят, как героев, а не как сдавшихся в плен трусов или бежавших с передовой дезертиров.

…Выслушивая то нелепые байки из походной жизни шеварийских солдат, то дилетантские рассуждения о перспективах войны, Крамберг терпеливо ждал, когда же трактирщик исчерпает запас сплетен и заговорит о действительно важном. Пока же разведчик, медленно цедя из пятой по счету кружки вино и ковыряясь вилкой в третьей порции жаркого, осторожно оглядывал зал, пытаясь заметить, не косится ли кто из посетителей в его сторону и не прислушивается ли к их с корчмарем разговору.

Вроде бы на первый взгляд ничто не предвещало беды. По крайней мере, никто из дюжины посетителей ни на блюстителей порядка, ни на агентов шеварийского сыска не походил, да и опасным казался не более чем трехлетний малыш, играющий «в лыцаля» и по этой причине гордо оседлавший ночной горшок да вооружившийся треснувшей ложкой с выщербленной тарелкой. Кроме совсем не воинственного вида, всех присутствующих этой ночью в корчме объединило еще одно довольно прискорбное обстоятельство – все они опоздали к закрытию городских ворот и теперь были вынуждены коротать долгие часы до рассвета на жестких скамьях за далекими от идеала чистоты столами.

Пятеркой крестьян в самом дальнем углу зала можно было сразу пренебречь, считая бездушной, но зато источающей едкий, неприятный аромат мебелью. Тружеников полей, видимо, так сильно обрадовало, что они смогли ненадолго выкарабкаться из-под каблучков сварливых женушек, что по дороге на рынок они основательно перебрали с выпивкой и теперь пребывали в крепком хмельном забытье. Их стол походил скорее на большую двухъярусную кровать: двое возлежали на нем сверху в куче грязной посуды и битых кувшинов, а остальная троица покоилась под ним среди объедков, луж сомнительной жидкости и кое-как скинутых с пахучих ножищ сапог. Вряд ли агентам шеварийского сыска хватило бы фантазии опуститься до такого вопиющего свинства да еще нежно прижиматься друг к дружке во сне, ласково называя женскими именами.

Парочка горожан, мирно прикорнувших возле окна, вызывала у Крамберга куда большие подозрения. Один из обитателей ремесленных кварталов столицы время от времени потихоньку открывал правый глаз и как будто ощупывал взором пространство вокруг себя. Вполне вероятно, что он лишь притворялся дремлющим, а на самом деле не только прислушивался к болтовне корчмаря, но и тайком приглядывал за всем залом. Самое настораживающее, что он открывал зоркий глаз именно в те моменты, когда монотонное бурчание хозяина ненадолго смолкало, а в ответ не следовало реплики. Хотя, с другой стороны, притомившийся путник мог всего лишь приглядывать за своим багажом, той самой маленькой серой котомкой, что покоилась у него под рукой на лавке. В придорожных трактирах частенько воруют, тем более ночью, когда добропорядочных людей тянет ко сну, а мелкие воришки, наоборот, привыкли бодрствовать.

За ближайшим столом ко входу сидел немолодой и, судя по виду, далеко не богатый, но изо всех сил старающийся угнаться за модой дворянин в компании то ли донашивающего его обноски слуги, то ли болеющего честностью и поэтому бедного приказчика. Оба ничего не ели, пили в меру и беседовали вкрадчивым шепотом, все время что-то записывая и высчитывая на разложенных по засаленному столу листах бумаги. Похоже, они обсуждали важную сделку, которую им предстояло вскоре провернуть, и настолько были поглощены многоэтапными сложными расчетами, что даже не заметили, как один из зловонных крестьянских сапог оказался у них под столом и наверняка изрядно затруднял дыхание. Дуэт дельцов казался Крамбергу еще менее подозрительным, чем перебравшие односельчане, а вот необычная троица за соседним с ними столом вызывала у разведчика серьезные опасения, хоть вела себя столь же скромно и также была всецело поглощена ведущимся шепотом разговором.

Далеко не каждый день можно увидеть, чтобы молодая красавица явно благородных кровей проводила время в компании двух довольно развязных старичков, позволявших себе не только прилюдно залезть рукой под камзол, чтобы пузо почесать, но и спутницу при случае нежно поглаживать, а порой и по упругим округлостям легонько шлепнуть. Видимо, огненно-рыжеволосая дама имела весьма смутное представление о том, как надлежит вести себя порядочной девице в обществе дурно воспитанных мужчин. Вместо того чтобы невинно краснеть и громко возмущаться, пытаясь в приступе глубочайшего негодования обуздать вялые порывы страсти престарелых шалунов, девица лишь скрежетала зубами, видимо, едва удерживаясь от извержения из прекрасного ротика потока грязной брани, и щедро раздавала похотливым старикашкам когда лишь звонкие, но не болезненные затрещины, а когда и весьма ощутимые тычки в дряблые бока. Со стороны это действо походило на какую-то забавную игру между закадычными приятелями, игру недозволенную, переходящую все рамки общественного приличия и нарушающую строжайшие нормы общения степенных мужей с благородными по рождению и духу представительницами прекрасного пола.