Джордж Липперт - Девушка на причале Страница 2

    Петра радостно кивнула:

    - Она счастлива, потому что ее мамочка так сильно ее любит. О чем ей беспокоиться? Лучше отнеси ее в свою комнату, прежде чем твоя мама услышит тебя. Если она узнает, что мы уже встали ...

    - Я могу быть очень тихой, - серьезно сказала девушка. – Смотри.

    С преувеличенной осторожностью девушка на цыпочках пошла из комнаты, поднимая ноги, как будто она переступала через мины. Петра не могла сдержать усмешки, глядя на нее. У дверей девушка остановилась и обернулась.

    - Сегодня опять, Петра? До наступления ночи? На этот раз ты будешь Астрой, а мистер Бобкинс будет Треусом. Я буду болотной ведьмой, хорошо?

    Петра покачала головой, скорее забавляясь, чем отказываясь.

    - Тебе когда-нибудь надоест эта история, Иззи?

    Девушка энергично покачала головой.

    - До наступления ночи, - сказала она снова, заставив Петру пообещать. Через мгновение девушка исчезла, на самом деле она удивительно тихо прокралась назад к себе в спальню.

    Снизу из кухни послышалось бряцанье посуды и бормотание. Вскоре Филлис позовет Петру и Иззи, крича, что день начался. Если это произойдет, то все станет плохо.

     Филлис любила придерживаться графика, и если ей приходилось звать обеих девочек вниз, это было знаком того, что они уже опоздали к завтраку.

    Филлис ненавидела безделье, как она называла это. Она ненавидела, когда Иззи носились стремглав по ферме. Филлис не была матерью Петры или даже ее бабушкой, которая умерла несколько лет назад. Филлис не была даже ведьмой. Однако, она была женой деда Петры, и, несмотря на внешнее проявление, она была матерью Иззи.

       Вздохнув, Петра спустила ноги с кровати и подошла к своему гардеробу, наслаждаясь последними минутами тихого и яркого солнечного света, который бодро вливался через рваные занавески, словно это был счастливый дом и счастливая девушка. Петра совсем не была счастливой девушкой. Даже сейчас, когда она выбрала свою одежду, ночной сон кружился в голове, темный и жужжащий, как облако мух. Ей снился этот сон почти каждую ночь, так что она почти привыкла к нему. На самом деле, это был даже не сон, но память проигрывала его снова и снова, как будто в насмешку. В нем Петра увидела свою мать, ее настоящую мать, которой она никогда не знала. Мать из сна улыбнулась, и это была та же грустная улыбка, которой Петра так часто улыбалась сама, когда она смотрела на свою сводную сестру Иззи.

Во сне Петра слышала свой голос: "Мне очень жаль, мама!» И каждый раз во сне она пыталась заглушить память, вырезать этот крик, отменить его. И как всегда она не могла, и, как только раздавался голос Петры, фигура ее матери распадалась. Она обрушивалась как водяная скульптура, расплескивалась и сбегала по полу, направляясь в мерцающий зеленым пруд, из которого, Петра знала, она никогда не появится снова. Во сне Петра пыталась крикнуть в тоске и отчаянии, но она не могла издать ни единого звука. Во сне из темноты вместо этого говорил другой голос. Он был льстивый и сводящий с ума. Петра старалась не слушать. Это был мертвый голос. Но становилось все труднее его не слышать.

     Иногда Петра слышала этот голос, когда просыпалась. Она слышала его где-то глубоко внутри в своей голове, как будто он был частью ее. Петра боялась того, что говорил темный голос. Не потому, что она была не согласна с этим, а потому, что часть ее - тайная, погребенная глубоко внутри нее – была согласна.

    Петра вздохнула, собрала свою одежду и прокралась по коридору в ванную комнату.

- Впереди у нас очень напряженный день, девочки, - отрывисто сказала Филлис, когда Петра и Иззи вошли в кухню. - Еще пять минут, и у вас не осталось бы времени на завтрак. Вы знаете, что я не одобряю лени.

    - Прости, мама, - покорно сказал Иззи, забравшись на стул за столом.   

    Петра села рядом с ней и посмотрела на свою тарелку: один кусок сухого тоста, разрезанный пополам, и ложка простого йогурта. Филлис непоколебимо верила в здоровую пищу. Ее тощая фигура была свидетельством этого, и она сильно гордилась своей подтянутостью. Втайне Петра тосковала по завтракам в Большом зале, сосискам и блинам и свежей селедке. Она напомнила себе, что эти дни были официально закончены. Выпускной был неделю назад. Ни Филлис, ни Иззи не присутствовали, конечно, но дедушка Петры был там, одетый в единственный хороший коричневый костюм, который, вероятно, было модным где-то в середине прошлого века. Трудно было сказать, гордился ли он Петрой, когда она приняла свой диплом от директора школы Мерлина, но он, по крайней мере, был там, его густые брови сложились в нечто похожее на знак одобрения.

    Филлис прервала мысли Петры своим скрипучим, напоминающим жужжание пилы, голосом:

    - Твой дедушка попросил тебя поехать с ним на южное поле сегодня утром, Петра. Не заставляй его ждать. Изабелла, полагаю, ты знаешь, какой сегодня день?

    Иззи взглянула на Петру, широко раскрыв глаза. Петра одними губами произнесла слово "козы".

    - Козы, - ответила Иззи, сникнув. - Только не козы. Пожалуйста…

    - Мы прошли через это, Изабелла, - снисходительно ответила Филлис. - Если мы не будем обрезать их рога, звери навредят себе. Это для их же собственного блага, ты хорошо это знаешь. Я не хочу слышать ни слова об этом.

    Хотя Иззи боялась матери, она возмутилась:

    - Но у них идет кровь, когда я это делаю. Я не хочу их обидеть! Пусть лучше Петра это сделает. Она всегда может сделать это, не причиняя им вреда.

    Филлис рассердилась и на мгновение впилась взглядом в Петру.

    - Это потому, что Петра нагло практикует противоестественное. В этом доме не будет никакого дьявольского колдовства, ты знаешь это. Чем бы не занималась твоя сестра в той ужасной школе – это только ее дело, но те дни закончились, к счастью. Пора твоей сестре найти какое-то полезное занятие в жизни. Я не позволю ничего подобного под моей крышей, а ее дедушка полностью согласен со мной.

    - Но мама, - сказала Иззи, убирая тарелку. -Я боюсь коз.