Урсула Ле Гуин - Тропки желания Страница 2

— Жарко, очень жарко, — с готовностью закивали прачки, тут же выбираясь на мелководье, дабы поприветствовать гостью да заодно дух перевести.

— Зайди в воду, сразу и полегчает, — любезно посоветовала Вана.

— Освейн, — молвила Брелла, проходя к сушильным камням с очередной охапкой отжатого белья и попутно ласково потрепав Тамару по плечу.

Возраст женщин в племени колебался от двадцати трех и до сорока, сорока с хвостиком — точно еще не установлено. С точки зрения Тамары некоторые из них выглядели куда привлекательнее девушек — были красивы той красотой, что делает незаметными и выпавшие зубы, и бесформенную грудь, и растянутые непрерывной беременностью животы. Щербатые улыбки женщин-ндифа светились подлинным жизнелюбием, вислые груди сочились животворными белыми каплями, рыхлые животы колыхались от нутряного смеха. Девушки лишь хихикали, смеяться по-настоящему умели одни только женщины. «Они смеются, — глядя на них, поняла вдруг Тамара, — как истинно свободные люди». Молодые мужчины-ндифа об эту пору дня обычно охотились на поро («Гоняются за своими любимыми зубастыми сардельками», — мелькнуло у Тамары в голове, и она тоже, будучи в свои двадцать восемь лет настоящей женщиной, звонко рассмеялась) или сиднем сидели, таращась на танцовщиц гучейи и в особенности зиветты, а то и попросту отсыпались после ночных похождений. Пожилых мужчин у ндифа как бы не было вовсе, они считались молодыми вплоть до сорока лет, когда вдруг переставали ходить на охоту, глазеть на танцовщиц и переходили сразу в категорию стариков. А вскоре и помирали.

— Кара, — обратилась Тамара к лучшей своей осведомительнице по этнографической части, скидывая между тем сандалии, дабы последовать разумному совету Ваны, — мой друг Рамчандра захворал, животом болен.

— Ох, беда, ох, страдалец, освейн, освейн, — нестройным хором запричитали женщины.

Кара же, чьи жидкие и изрядно посеребренные волосы, собранные на затылке в небольшой узел, выдавали весьма почтенный ее возраст, сразу подошла к делу практически:

— А что у него — гвулаф или кафа-фака?

Тамара не слыхивала этих слов прежде, но смысл вопроса представлялся ей очевидным.

— Думаю, последнее.

— Ягоды путти, вот что ему тогда нужно, — сказала Кара, резко хлопая влажным одеялом по раскалившемуся на солнце валуну.

— Рамчандра уверяет, что пища, которую он получает здесь, хороша, очень хороша-даже слишком.

— Объелся жареным поро, — понимающе кивнула Кара. — Когда такое случается с нашими детишками и они ночи напролет проводят на корточках в кустиках, мы целую неделю даем им только ягоды путти и отвар гуо. Вкус хороший, почти медовый. Я заварю горшочек гуо для Тичизы Рама немедленно, вот только разберусь со стиркой.

— Кара замечательная, наиблагороднейшая особа, — ответила Тамара принятой у ндифа формулой особой признательности.

— Освейн, — ответила Кара с ясной улыбкой.

Слово «освейн» звучало здесь куда как чаще и куда труднее поддавалось точному переводу. Рамчандра так и не подыскал ему точного эквивалента в английском. Боб предлагал немецкое «bitte», но «освейн» значило много больше, чем «bitte»: пожалуйста, простите, добро пожаловать, погодите, пустяки, здравствуйте, до свидания, да, нет, может быть — все это вместе взятое и много чего еще. Тамара со своими бесконечными вопросами: отчего случается кафа- фака, как у ндифа отучают ребенка от груди, когда и как пользуются Хижиной Нечистот (фактически, отхожим местом, но не только), в горшке какой формы лучше всего готовить пищу — всегда оказывалась желанной гостьей в женской компании. Вот и сейчас все они дружно расселись кружком на горячих камнях, доверив реке самой довершать стирку, и всласть почесали языками. В мыслях у Тамары непонятно почему неотвязно вертелось гераклитово «Нельзя ступить в одну реку дважды», но уши исправно вылавливали в беседе все, что могло иметь хотя бы косвенное отношение к демографическому контролю. Раз затронув тему, говоруньи не торопились ее исчерпать, обсуждая чистосердечно и обстоятельно — хотя обсуждать здесь оказалось почти что нечего. У ндифа напрочь отсутствовал какой бы то ни было контроль за рождаемостью. Сама природа позаботилась о девушках — несмотря на чрезвычайное пристрастие к сексуальным играм, зачать до двадцати лет они попросту не могли. Тамара поначалу отнеслась к подобной новости с некоторым недоверием, но собеседницы даже слегка обиделись — мол, именно в этом, в таинственной способности зачать и выносить ребенка, и заключается вся разница между бесплодной девушкой и настоящей женщиной-ндифа. Единственным известным ндифа способом предохраниться от беременности было половое воздержание, но женщины считали его делом никчемным и весьма нудным. Аборты и детоубийство даже не упоминались. Стоило Тамаре лишь намекнуть на подобное, как лица собеседниц ошарашено вытянулись.

— Женщина не вправе убивать своего ребенка, — в ужасе выдохнула Брелла.

— Если попадется, — как всегда деловито заметила Кара, — мужчины выдерут ей все волосы и навечно запрут в Хижине Нечистот.

— Никто у нас не дерзнет даже помыслить подобное, — прибавила Брелла.

— Никто пока еще не попадался с поличным, — сухо уточнила Кара.

Стайка мальчиков, все до двенадцати лет, высыпав из зарослей, с дикими воплями понеслась вниз по склону к воде; не разбирая дороги, малыши промчались прямо по подсохшему белью. Дружно вскочив, заболтавшиеся прачки разразились бранью и криками, и беседа сама собою увяла — негоже осквернять мужские уши разговорами о нечистом. И живо расхватав свое белье, женщины отправились по домам. Заглянув в хижину к задремавшему наконец Рамчандре, Тамара вынула из металлического ящика фотоснимки, запечатлевшие мальчиков за игрой в буасто. Сразу после общего ужина, приготовленного и накрытого женщинами на длинном столе под открытым небом, она поспешила следом за Карой, Ваной и старухой Бинирой, уже направлявшимися к больному с визитом. Разбудив Рамчандру, женщины напоили его отваром гуо, злака бледно-розового цвета, отваром, по вкусу напоминавшим тапиоку с добавлением экзотических пряностей, растерли больному ноги и плечи, обложили грудь и живот нагретыми камнями, а койку развернули изголовьем к северу. Затем влили в рот глоток горячего темного зелья, сильно отдающего мятой; Бинира, напевая какой-то заговор, пошаманила над больным, и, сменив остывшие камни на свежие, гости откланялись. Рамчандра воспринял весь визит с легкой иронией завзятого этнографа и стоицизмом паралитика, обреченного сносить любые женские причуды. По завершении процедур ему все же заметно полегчало и, прижав в животу самый крупный из плоских камней-грелок, он, казалось, опять впал в прострацию. Тамара тоже совсем уж было собралась уходить, но на пороге ее остановил тихий голос Рамчандры: