Алексей Герасимов - Тайны столичных предместий Страница 2

Что ж, решил я тогда для себя — вот он мой шанс ответить добром на добро. Уже к вечеру я, предварительно телеграфировав, отправился в мягком вагоне к небольшой узловой станции «Комарин», вслушиваясь в перестук колес по чугунке и любуясь прибрежными пейзажами из окна.

Паровозная линия из Дубровлина проходит по побережью. Объясняется это, в первую очередь военными резонами, так как в случае войны именно побережье Зеленого Эрина может в первую очередь подвергнуться вражеской атаке, и связь между береговыми фортами, гарнизонами и морскими базами имеет первостепенное значение. Конечно, от основной «побережной» линии чугунки имеется множество ответвлений вглубь острова, однако маршрут нашего локомотива проложен таким образом, что в месте назначения я буду лишь утром, сделав изрядный крюк.

Безусловно, способ добраться до моей цели быстрее существует — это паровой дилижанс. Сев на него я бы доехал до нужного места еще засветло, однако нестись по дорогам в утлой коробочке с безумной скоростью тридцать восемь миль в час, подпрыгивая на каждом дорожном ухабе, и без малейшего намека на комфорт — нет уж, благодарю покорно. Лучше уж не спеша, но со всеми удобствами доехать первым классом в поезде.

Тут я поймал себя на мысли, что, похоже, чересчур привык уже к обеспеченной жизни. Давно ли я снимал комнатушку в занюханной мансарде доходного дома, и считал себя счастливцем, ибо мог позволить себе проживать там в одиночестве, а не ютиться вместе с несколькими однокашниками, оплачивая жилье в складчину и экономя каждый фартинг на пропитание? Много ли времени прошло с той поры, как Айвен Вильк и Брендан О'Ларри едва не за шкирку вытащили меня из моей убогой обители и толкнули на путь к нынешним славе и процветанию? Какие-то два года, а я уже почувствовал себя этаким сибаритом и барином…

«Нет. — сказал я тогда себе. — Так дело не пойдет, дружище Донал, слишком рано ты расслабился. Конкурентов более чем достаточно, так что держи себя в форме, а то можешь вернуться к тому, с чего начал — к нищете. И ладно, если голодать станешь ты сам, но у тебя есть престарелая мать и младшие сестры. Ради них — не ради себя, — тебе нужно и должно стать обеспеченным, независящим ни от кого человеком».

Впрочем, эти здравые размышления не помешали мне с аппетитом отужинать в вагоне-ресторане, попутно отметив про себя, что в том же дилижансе я едва ли смог бы употребить хотя бы сэндвич, без риска откусить себе язык.

Остаток времени перед сном я, вернувшись к себе в купе, провел листая журнал «Аэронавтика». Ничего кроме кривой ухмылки напечатанное в нем у меня не вызывало.

Как по мне, так у наших ученых мужей какое-то разжижение мозга происходит, когда дело доходит до управляемых полетов. Подумать только, на трех страницах всерьез рассуждать о преимуществах того или иного вида парового двигателя для проектируемых дирижаблей! Даже я, человек от науки безумно далекий, понимаю, что с этой громадиной под гондолой воздушное судно либо не будет иметь достаточной подъемной тяги, либо станет парусить под ветром, постоянно сбиваясь с курса, либо же не будет иметь достаточной мощности для управляемого, в прямом смысле этого слова, полета. Нет, тут нужен принципиально иной движитель. Нынче много чего изобретают — недаром девятнадцатый век гордо именуют «Веком прогресса», — может и его изобретут при моей жизни. Или же маги что-то подскажут, как бы мало их не было — настоящих, одаренных даром людей, а не жалких шарлатанов, только и умеющих что зубы заговаривать. Удалось же доктору Уоткинсу совместить методы гуронского шаманизма и современной фармакологии, когда он отравленного Вилька реанимировал, а технарям что подобным образом поступить не позволяет?

Гордыня, пожалуй. Как это, им, просвещенным людям, к каким-то замшелым косным колдунам за советом обращаться? Да как можно-с?!!

Ну и Бог им судья — еще полвека одни провозятся, пока сами полетят. А то и дольше!

Так вот, примерно, размышляя, я и заснул под перестук колес по рельсам.

Рано утречком, солнце еще только едва показалось из-за горизонта, я был разбужен кондуктором, сообщившим, что мы прибываем к станции «Комарин» уже через три четверти часа, и что стоянка там продлится всего четыре минуты — время, абсолютно недостаточное, чтобы я успел управиться со своим багажом.

Ожидая пробыть в поместье О'Раа не менее трех недель, я прихватил с собой пару габаритных чемоданов с платьями, саквояж с разнообразной дорожной мелочью, мольберт (где бы я его тут взял, спрашивается?), холсты в нескольких тубусах — если, как утверждает мистер Вильк, его «захолустье» ныне действительно хорошо, то можно бы и пару пейзажей написать, — а также чемоданчик с кистями, красками, карандашами и всем прочим, что потребно в моем ремесле. Загрузка всего этого в вагон, даже и при помощи носильщика, заняла времени несколько больше, чем предполагалось простоять в пункте моего назначения. Задерживать же состав из-за меня никто не станет.

Выход, впрочем, был легко найден. За какой-то гроут кондуктор нашего вагона вызвался вынести мои пожитки в тамбур, и сразу по прибытию найти носильщиков, которые споро выгрузили бы все на перрон (что встало мне еще в пенс), ничего не помяв и не повредив. Покуда он занимался этим, в высшей степени важным делом, я успел выпить чашечку чая, побриться и одеться, так что на станции «Комарин» я, впервые, появился в новом твидовом костюме британского сукна, лакированных штиблетах, благоухающий дорогим одеколоном, с изящной легкой тростью в руках, вздохнул полной грудью свежий воздух, обвел взглядом округу, и произнес:

— Да-а-а-а…

Я ожидал, разумеется, что перрон «Комарина» окажется небольшим, и скорее даже маленьким, но того, что он будет таким крошечным — определенно, нет.

Собственно, его длины хватало лишь на два вагона первого класса (один из них я только что и покинул), прочий же состав покинуть можно было лишь по специальным приставным лесенкам, каковые кондукторы и выдвинули. Ажиотажа вокруг поезда, впрочем, не наблюдалось — лишь человек где-то пять, в самом конце состава, путешествовавшие четвертым классом, сошли на этой станции, еще примерно столько же спешили занять их места, да из тормозного вагона в конце поезда выгрузили несколько мешков и коробок с почтой.

Сразу за перроном тянулась еще одна колея чугунки, в настоящее время пустая, а за ней расположился крошечный неухоженный станционный зал — невысокий, одноэтажный, покрашенный отвратительной красной грунтовкой и раскрашенный белым по рамам, выступам стен и парапетам, был он протяженностью метров тридцать. Крылья его, где находились, вероятно, кассы и залы ожидания, были деревянными, обшитыми досками, центр же создавал иллюзию претензий. Выстроенный из кирпича, он изображал собой, видимо, две крепостные башни и участок стены между ними. Входов изначально было два — по одному в каждой из «башен», однако к настоящему времени сохранилась лишь одна двустворчатая дверь. Вторая была заложена снизу, превратившись в окно, за стеклами которого явственно различался телеграф, закуток станционного смотрителя и кактус. Все строение было покрыто какой-то сероватой черепицей, и серая же каменная крошка была насыпана вдоль вокзала. Видимо это покрытие заменяло местным жителям нормальную брусчатку.