Михаил Кликин - Иван Иванович Страница 2

Люба таилась вдвойне. Разные слухи шли о ней по округе, говорили, что травница она, знахарка то ли Божьим даром, то ли чёртовым проклятьем, – и она боялась, как бы разговоры эти не дошли до чужих людей.

А дар у нее действительно был: угадывала она в травах целебную силу, наитием чувствовала, какие хвори чем нужно лечить. За наукой к дедушке одному ходила – к тому самому, что когда-то посоветовал соседу Фёдору перед уходом на фронт липу возле дома посадить.

Много времени проводила Люба в лесах, ночевала порой в самой глуши, ничего не боясь. Наверное, Иван Иванович еще тогда ее заприметил. А вышел, когда она, поскользнувшись на кочке, сломала косу и ногу. Не сразу вышел – только под вечер, когда Люба уже голос потеряла и из сил выбилась. Подхватил ее Иван Иванович с земли, положил на плечо – и отнес на лесную опушку, откуда видны были крыши домов и растущая на пригорке разлапистая сосенка…

В избе было тепло, почти жарко. В подтопке гудел огонь, раскалив докрасна чугунную дверцу; в открытом поддувале ало светились кубики углей. О чем-то бубнило висящее над столом радио; звеня, билась об оконное стекло большая муха.

– Никак нам без мужика, – жалобно повторила баба Маша, разглаживая пальцами фантик от «Школьной» конфеты. – Ты бы уж придумала чего, а?

Баба Люба большим ножом с черным источенным лезвием щепала лучину для самовара.

– А что тут придумаешь?

– Поговорила бы с ним. Может, он сам чего путное скажет.

– Да чего он скажет?! – сердито отмахнулась ножом баба Люба. – Ты лучше думай, что нам с колодцем делать. Может, Лёшку Иванцева, как приедет, попросить помочь?

– На Лёшку никакой надёжи нет, ты будто не знаешь. Да и денег не напасёшься. Это раньше просто было, за всё можно было бутылкой самогонки расплатиться. А теперь дураков таких нет, теперь каждому деньги давай. Свой мужик нужен, настоящий, не шабашник какой-нибудь.

– Кончились мужики, Маша. Самим теперь надо жить. Как все.

– Вот ты заладила! Ладно, коли не хочешь, я сама позову. Дело-то нехитрое.

– Зазвать-то просто. А как ты его удерживать станешь?

– Да уж придумаю что-нибудь.

– Ну так и придумай сейчас.

Они замолчали.

Громко стрельнуло в печи полено; вновь, жужжа, забилось об стекло притихшая было муха; пропищали в радио сигналы точного времени.

– Страшно мне, Люба, – вздохнув, сказала баба Маша. – Я уж сколько годов под Фёдорову липу свои волосы кладу. А она – надо же! – возьми да сломайся.

– Зачем кладешь?

– Сама не знаю… Собираю всё своё – волосы, ногти. И под дерево.

– А собираешь-то зачем?

– А то ты не знаешь… На том свете ведь каждый оброненный волос, каждый ноготок отыскать, да подобрать заставят. Тут-то ладно, я уж как-нибудь… Но вот я еще три года в Свердловске жила…

– Ой, дура ты, Марья Петровна! А еще комсомолкой была!

– А я и комсомолкой в церковь ходила!.. Ты мне вот что скажи, Любаша, сможет ли Иван Иваныч что-нибудь с моей липой придумать, помочь как-нибудь?.. Может ведь, да? Корни-то ведь остались, ну и пустил бы он от них новое деревце. Вот бы хорошо было. И о Фёдоре память, и мне спокойней…

Долго сидели соседки за обитым истёртой клеёнкой столом, пили чай с потемневших блюдечек, смотрелись в никелированный самовар, слушали по радио районные новости.

– И крышу бы мне поправить надо, – вспоминала баба Маша.

Шуршали за обоями осмелевшие мыши.

– Да и у тебя крыльцо давно сгнило.

Постукивали в окно ветки рябины.

– И телка скоро забивать нужно будет.

Затрещали во дворе слетевшиеся откуда-то сороки – недобрые вестницы.

– А навоз так слежался, что мне теперь его никак не осилить.

– Ладно, – со вздохом сказала баба Люба. – Знаю я, чем Иван Иваныча порадовать. Да шибко сомневаюсь, доброе ли это дело… Трактор-то на ходу у тебя? Готовь – к райцентру поедешь.

Трактор у бабы Маши остался от мужа. В перестройку, когда брошенные государством колхозы и совхозы начали разваливаться, распродавая потихоньку имущество, бывший бригадир и почётный пенсионер Пётр Степанович решил заняться фермерством – очень уж завлекательные перспективы этого дела рисовали всевозможные телепередачи. Используя старые связи, он за бесценок приобрел разбитый двадцатипятисильный трактор «Владимирец», который кроме как «пукалкой» никто не называл, а так же небольшой одноосный прицеп, плуг и культиватор. Остальное железо Пётр Степанович собирал по полям, да на заброшенных полигонах. Там он нашел хорошую борону, запасные колёса, требующую ремонта сенокосилку – и множество других полезных вещей.

Фермерством Пётр Степанович увлекся всерьез. Но так и не разбогател, а лишь здоровье своё растерял. Умер он от сердца – однажды утром оделся, собрался идти картошку подпахивать, да почувствовал колкую боль в груди, присел на лавочку, наклонился вперед, лицом синея, – и упал, уже не дыша.

Помимо трактора оставил Пётр жене шестерых телят, двух дойных коров и несчитанный табун овец. А через два года от всей скотины остались у бабы Маши корова Галя, да овца Поля – но и на них-то сил едва хватало. Кабы не трактор, да не помощь Иван Иваныча – держала бы баба Маша одних куриц.

А с трактором баба Маша управлялась неплохо. При Хрущеве она несколько лет проработала на местной МТС, а позже, при Брежневе, ей не раз приходилось садиться за руль колёсного Т40 и за рычаги гусеничного ДТ75. До сих пор она хранила в ящике комода вырезку из местной газеты, где знакомый очкарик-корреспондент, теперь давно уже спившийся, называл ее «нашей Ангéлиной Пашей».

Солярки в трехсотлитровой бочке оставалось чуть, и баба Маша, достав из комода завёрнутые в тряпицу деньги, отсчитала несколько купюр. Цены на бензин росли стремительно, а дизельное топливо теперь стоило немногим дешевле бензина, но баба Маша надеялась, что на одну полную заправку денег ей хватит. Может быть даже и «стратегический запас» в бочке пополнить удастся.

Трактор завелся сразу, не капризничая – стрельнул сизым дымом, кашлянул и тут же ровно затарахтел, дрожа, будто пойманный за уши кролик.

Осторожно, задним ходом, вывела баба Маша трактор со двора. Остановилась перед домом, открыла дверь, махнула рукой соседке, крикнула, голосом перекрывая треск дизеля:

– За курами погляди, в обед зерна им дай! А к вечеру я, чай, вернусь! Если припозднюсь, скотину покорми! Пойло у печи стоит, оно уже готово, только тёплой водой разбавить надо!

– Всё сделаю, не впервой. Езжай себе спокойно.

– Ну, ладно…

Трактор двинулся – нырнул передними колесами в заросшую колею старой дороги, подпрыгнул, рявкнул натужно, изрыгая дым, – и покатил, потихоньку ускоряясь, мотаясь из стороны в сторону, подминая высокую траву, ломая ветки близких кустов.