Сергей Раткевич - Искусство предавать Страница 2

«Какие мастера работали!» — мимоходом восхитился разведчик.

— Говорят, ты принесешь нам удачу, Последняя Надежда Гномов? — спросил Владыка, его глаза смеялись яростным смехом воина, а руки играли ритуальным молотом — золотой игрушкой чуть больше ладони, символом власти Подгорного Владыки.

— Меня зовут Безбородый Безумец, о Владыка Всех Гномов! — ответил разведчик, склоняясь до самого пола.

— Вот как? Что ж, я запомню, — промолвил Якш, и вскинул руку с золотым молотом, на миг прижав его к сердцу, в древнем ритуальном салюте воина, уходящего на смертную битву.

«Ты тоже жаждешь реванша, — подумал разведчик. — Ну конечно, жаждешь. Как может быть иначе? Значит, и тебя я обману. Предам. Ты хочешь войны, а я накормлю тебя миром. Прости, Владыка, если это отравит тебя!»

Еще одна ложь, думал он. Всего лишь еще одна. Привыкай, Шарц, тебе это понадобится…

А Владыка, скосив глаза на Наставника, дождавшись, когда тот на миг отвернулся, вдруг быстро перевернул золотой молот рукоятью вверх. Разведчик задохнулся от изумления. Перевернутый молот, прижатый к сердцу… это же…

«Якш все знает!»

«Он не может этого знать!»

Подгорный Владыка вновь мельком глянул на Наставника и вернул свой молот в прежнее положение. Подмигнул.

Молот, перевернутый рукоятью вверх… боевой молот, перевернутый рукоятью вверх, — предложение мира!

Предложение мира.

Вот так — и никак иначе. Якш все знает. Знает. Якш знает все. Но как же это возможно? Как?! Он никак не мог проникнуть в организацию сторонников мира. Мы тщательно скрывали свои встречи, стереглись, ничего не доверяли ни пергаменту, ни случайным свидетелям. Секретность была совершенной. Или… или все-таки нет? Это пока я напоминал об осторожности, они были осторожны, а теперь? Поздно сейчас думать об этом. Просто поздно, и все.

— Идем, — сказал Якш.

Почему-то от осознания, что Владыка лжет вместе с ним, разведчику стало легче. Словно бы ложь, поделенная на двоих, оттого и вправду уменьшилась. Ложь всегда остается ложью, напомнил он себе. Всегда. Даже разделенная с Владыкой, она не становится правдой. Никогда.

Тайный Вход караулили два гнома из знаменитой личной охраны Якша. Грозные боевые молоты взлетели, прижались к сердцам.

Еще один боевой салют!

Еще одна ложь.

— Постой, — вдруг сказал Владыка. — Выпей! В его руке, на золотой цепочке покачивался маленький кувшинчик из цельного рубина.

«Если в нем то, что я думаю…»

— Это «Слеза Гор», — сказал Владыка Всех Гномов. — Ты не будешь чувствовать ни боли, ни усталости, ни страха…

Только безмерное удивление, о Владыка! Эта штука стоит не меньше, чем ящик первосортных изумрудов!

— … твой ум останется ясным, а сердце будет спокойно, — закончил Якш.

— Благодарю, Владыка, за этот неоценимый дар, — неловко пробормотал разведчик.

Выпив предложенное, он быстро шагнул к двери. Тайная Дверь, личная дверь самого Якша, бесшумно открылась, и наступающее утро шагнуло внутрь. Разведчик шагнул ему навстречу.

Утро — замечательное время. Время, когда у человеческих часовых слипаются глаза и один безбородый гном может еще немного прожить без лжи.

Когда прошлого уже нет, а будущее еще не началось, когда смешной маленький человечек еще не возник, а гнома уже не осталось, тогда… трудно сказать, по чьим именно жилам мощно струилась «Слеза Гор», — может быть, его и не было вовсе, этого кого-то?

Да разве бывают безбородые гномы? Шутите! Лишить гнома бороды можно только вместе с головой. Так что человеческие часовые и в самом деле ничего не заметили. Нечего им было замечать. Некого.

Сумерки, пролитые на землю, были великой милостью господней. Во всяком случае, карлик в ветхих одеждах паломника и с паломничьим кошелем, привязанным к посоху, нисколько в этом не сомневался. Все есть великая милость Единого Бога-Творца — люди, именуемые паломниками, считают именно так, а ведь я теперь и человек, и паломник.

Выцветшая серая одежка почти растворяется в сумерках. Это хорошо, что растворяется, потому что сейчас я сойду с тропинки, на которую недавно свернул, выберу местечко посуше и со стоном рухну на землю. Ну ладно, не буду стонать… хотя очень хочется. Очень. Почему? Потому что в голове сидит сотня сумасшедших гномов, они вдребезги упились пивом, и теперь вдребезги же разносят мою черепушку тяжелыми боевыми молотами. Просьб о пощаде они не слышат. Глухонемые, наверное.

Это у меня голова так болит. Она еще и не так болит, но сравнения покрепче в нее, такую больную, просто не лезут. «Слеза Гор» больше не бежит по моим жилам, и жестокий верхний мир взимает с меня свою суровую пошлину за переход границы. Есть, оказывается, такие пошлины, что берутся даже с лазутчиков. Что ж, таможенный сбор — дело святое, не спорю. Вот только я предпочел бы расплачиваться в какой-нибудь другой монете. Или нет?

Могло быть и гораздо хуже. Например, меня могли поймать часовые. Поймать… или просто застрелить. Лазутчику подгорная броня не положена. Любая человечья стрела легко прошьет меня насквозь. Так что больная голова — это мелочи. Поболит и пройдет. Воздух у них тут наверху вредный, вот и болит. Ничего, к утру должна перестать. Кстати, теперь уже не «у них тут наверху», а «у нас тут наверху», точней даже просто «у нас» — люди ведь не считают, что они живут наверху, это глупые гномы зачем-то живут внизу, странные создания, делать им нечего — жить в какой-то дыре. Нам, людям, этого никогда не понять. И в бога они не веруют…

Не защищенная бородой кожа воспалилась на ярком солнце и немилосердно чесалась. Еще немного, и она потрескается, а потом просто облезет. Со стороны я сейчас красавчик хоть куда, небось одним своим видом человечью армию распугаю. Жаль, что мне никого пугать не надо. Скорей уж наоборот. Хотя если постараться и скорчить жалобную гримасу… эта опухшая и облезающая рожа может мне еще очень и очень пригодиться. Не напугать, так разжалобить. Мало того, что карлик, так еще и опухший, больной, несчастный, весь облезший. Может, оно и не худо, что голова болит? Для дела оно пользительно. Хотя, ох…

Разведчик сошел с тропы, прошел еще немного по густой сочной траве и выполнил обещание, данное самому себе, — ничком рухнул наземь. Так, как нырял в глубокое подгорное озеро. Трава сомкнулась над его головой, и воцарился покой. Сумерки еще сгустились, и трава окончательно перестала быть собой, превращаясь в седую серую тень, вольготно раскинувшуюся по лугу, а налетевший ветерок огладил ее серебристыми ладонями, превращая в нечто струящееся и так похожее на воду, что даже человеку, окажись он здесь в этот час, немудрено было бы перепутать. Однако разведчик даже и не пытался вынырнуть, чтоб восхититься творящимся чудом. Он лежал пластом, точно мертвый, точно и в самом деле утонул.