Андрей Морголь - Арсенал эволюции Страница 2

— Да что ж это такое… — Подавив зевок, я присел на диване, убедился, что в очередной раз дрых одетым, и с максимальной жалостью выдавил: — Ну, Мария Федоровна, вы же знаете, я только с ночи…

— Знаю, Арсенчик, извини… но я не знаю, что делать! Дядя там хрипит, хватает ртом воздух, в постели мечется… — Она более активно, чем обычно, сопровождала речь соответствующей жестикуляцией. — Мне так страшно…

Ее выпученные, как у затисканного хомячка, глаза смотрели на меня со страхом и удивлением. Вообще-то органы зрения у нее всегда были такими из-за какой-то там базедовой болезни, коей Мария Федоровна почему-то сильно гордилась и которая придавала лицу женщины постоянное испуганно-озадаченное выражение, а также привносила некоторую суетливость в поведение. Собственно, поэтому особого значения ее трагическому выступлению я придавать не стал, однако старика, хрен с ним, решил посмотреть — ни разу ж дома у соседа не был. Хотя что делать с Палычем, я особо не представлял. Если, со слов Марии Федоровны, все действительно так плохо, то толку с меня будет — как с зонтика на Перл Харборе. Но все же я поднялся с дивана, выковырял из-под него тапки, быстро их напялил и с полной готовностью к реанимационным мероприятиям двинулся к соседу.

— А чего «скорую» не вызывали? — поинтересовался я, проклиная свою привычку оставлять дверь по возвращении домой открытой.

— Ты знаешь, Арсенчик, дядя ведь на учете в психдиспансере, — затараторила соседка, пропуская меня вперед. — Ну приедут, ну что скажут: псих, придуривается, припадок. Знаю я этих врачей…

Ага, ну конечно, а я этих внезапных племянниц тоже знаю. За последний год Палыч основательно сдал. Сколько ему там… восемьдесят с чем-то вроде? А тут вдруг откуда ни возьмись — на тебе! Племяша нарисовалась! Заботливая, словно курица-наседка. Все, конечно, правильно делает: и в магазин сбегает, и приберется, и приготовит, и, может, даже постирает, — чем черт не шутит. Но к врачам дядю — ни-ни! А то мало ли — вдруг подлечат ненароком, потом еще год с ним возиться. Ну, уж нет! Подобные сроки в ее план «Барбаросса» явно не входили. Квартирный вопрос надо решать быстро. И вот, Мария Федоровна, судя по всему, халявное жилье движется на вас с неотвратимостью локомотива, а я по-прежнему буду ютиться в съемном. Эх! Жаль, у меня такого дяди нет. Завидую!

Квартирка у Палыча была, конечно, не фонтан, зато трехкомнатная. Запах ветхости, традиционный для таких апартаментов, с радостью бросился туманить мой и без того сонный организм. Коридор запомнился допотопными совковыми обоями, половиками, цвет которых, наверное, затруднительно было установить даже при покупке, покосившимися антресолями и каким-то измученным пытками гибридом лавки с тумбочкой для обуви. Всем своим видом это извращенное создание рук человеческих говорило: «Не садись на меня, если в тебе больше двадцати килограммов, — я развалюсь. Хозяин, прошу, не выкидывай меня — я еще пригожусь». Валявшийся неподалеку добротный металлический язычок для обуви выглядел угрожающе.

Мария Федоровна провела меня в комнату, которая, судя по наличию в ней телевизора, являлась залом. Леонтий Палыч лежал в одних семейниках на конгломерате из подушек и одеяла, скомканных на кровати в дальнем, самом темном углу помещения, и шумно хрипел. Дышал он часто, прерывисто, синюшные губы жадно хватали воздух, а глаза, казалось, бешено вращались под закрытыми веками. Старик с ног до головы покрылся липким холодным потом, и еще от него исходил просто невыносимый тухло-сладковатый запах, который поневоле вызывал под ложечкой вполне ощутимые спазматические волны. С тех пор как я видел старика в последний раз, а это было больше месяца назад, Палыч сильно исхудал, черты его лица заострились, а кожа приобрела какой-то землистый оттенок.

— И давно он так? — Я спрятал лицо в ладони, якобы задумавшись, и дышать старался через рот, но запах прошибал насквозь.

— С полчаса. Поначалу спал спокойно, правда, очень долго. В это время он кушает обычно. А потом как захрипел, как заметался — вон, постель всю взбил. И пена ртом пошла, красненькая.

Обычно в таких ситуациях стариков окружает целый арсенал пилюль, таблеток, порошочков, скляночек с микстурами, отварами, а также бабки-шептухи, вооруженные охапками сушеных целебных трав и мышиным пометом. Леонтий Палыч же всех этих радостей предсмертного одра был начисто лишен и героически коротал последние часы в гордом одиночестве. В том, что он умирал, лично у меня не возникало никаких сомнений. Также, судя по отсутствию до сих пор врачей и горстей пилюль вокруг, я окончательно убедился в желании заботливой племянницы любимому дяденьке доброго здравия.

— Что нам теперь делать? — подала она голос.

А то ты не знаешь! Конечно, кричать: «Шампанское в студию!» — и петь песню «Мечты сбываются», подумал я, а вслух сказал:

— Вы знаете, Мария Федоровна, боюсь, что ни мы с вами, ни даже специалисты сейчас уже сделать ничего не смогут, так что звоните в «скорую» или вызывайте врача из поликлиники.

— З-зачем? — От удивления она даже начала заикаться и еще больше выпучила глаза. Видимо, заподозрила что-то неладное.

— Чтобы составить свидетельство о смерти или, может, забрать тело на вскрытие, это же врачи — мало ли что им там в голову взбредет…

— А-а… — Мария Федоровна понимающе кивнула и торопливо удалилась из зала.

Пока она по телефону договаривалась с диспетчером «скорой», я решил от нечего делать проверить умирающему пульс. У себя я обычно без труда находил на запястье отбивающую такт сердца артерию, но с Палычем проделать этот простой прием оказалось проблематично. Лишь через некоторое время стала ощущаться едва уловимая ниточка пульсирующей крови.

— Сказали, что через несколько минут будут. — Мария Федоровна из дверного проема недоверчиво таращилась на мои сложнейшие диагностические манипуляции.

— Надо спуститься вниз, встретить — у вас же домофон до сих пор не работает.

— Ах, ну да, точно. Конечно, Арсенчик.

Я незаметно скривил презрительную рожу. Еще раз назовет меня Арсенчиком — и квартира достанется более дальним родственникам соседа! Арсенчик, тьфу ты! Меня от подобной модификации всего аж передергивает. Да я, случалось, шикарнейших женщин из-за такого обращения с моим именем бросал, не задумываясь (ну, было один раз, правда, после пары заводных коктейлей). То ли дело меня называют на работе — Арсенал! Гордо, мужественно, да и одноименный футбольный клуб сам по себе солидный — не какой-нибудь там «Шинник».

Мария Федоровна зашуршала на выход, а я остался один на один с умирающим Палычем. Смотреть на его изможденное мучениями лицо было грустно и скучно, поэтому я решил включить телевизор — в субботу утром обязательно должны были крутиться какие-нибудь жизнеутверждающие мультики.