Андрэ Нортон - Тень Альбиона Страница 2

Даже среди представителей уходящего поколения не осталось никого, кто мог бы сказать, как дом получил такое имя, — а если кто и мог, тот в нынешней атмосфере зыбкой, неустойчивой политической и религиозной терпимости предпочитал помалкивать. В то время как Карл Второй, этот веселый монарх, частенько поговаривал, что английских ведьм следует оставить в покое, его сын, бывший граф Монмутский, отличался куда более тяжелым характером — в нем было слишком много от протестанта.

Но к нынешнему времени и весельчак отец, и честолюбец сын давно уже сделались тенями прошлого. Стоял апрельский день, не отмеченный в календарях алхимиков и философов: словом, над уилтширскими холмами разгорался самый обычный день — для всех обитателей большого дома, за одним — единственным исключением.

Комната была обставлена роскошно и старомодно; тяжелая ореховая мебель вполне могла уже стоять на этих самых местах полтора века назад, когда Карл Стюарт скрывался здесь от своих преследователей-«круглоголовых».[1] Дубовые стенные панели так часто и любовно натирали пчелиным воском и скипидаром, что они отливали золотом даже в бледных лучах весеннего солнца; выше панелей стены были покрыты лепными украшениями, и их нежный кружевной узор отчетливо выделялся на фоне побелки. В комнате было жарко, словно в печи: ее обогревал камин и высокие бронзовые жаровни, установленные здесь по требованию врача.

Теперь же этот самый врач с явным неодобрением взирал на окружающую роскошь, хотя осуждение его вызывала отнюдь не сама комната, изящно обставленная в стиле короля Якова. Он повернулся к ожидающему слуге и неохотно произнес то, что должен был произнести:

— Вам следовало позвать меня раньше. Ее светлость находится в очень скверном состоянии. Фактически… — Врач заколебался, соображая, как бы потактичнее сообщить печальную новость.

— Говорите громче, доктор Фальконер. Вас почти не слышно.

Насмешливый молодой голос был хриплым от постоянного кашля и задыхающимся — его хозяйку изнурила болезнь, — но в нем по-прежнему звучала сила, которую нельзя было не заметить.

Доктор Фальконер оторвался от разговора с безукоризненно корректным камердинером леди Роксбари и вернулся к роскошной кровати с балдахином. Отдернув своей ухоженной рукой полог, доктор взглянул на женщину, лежащую на кровати. Пациентка ответила ему недрогнувшим взглядом блестящих глаз.

Сара, маркиза Роксбари, никогда не слыла красавицей. У нее были серые глаза (главное ее украшение); волосы, вместо того чтобы красиво виться, падали прямыми прядями (кроме того, они были светло-русыми, а не золотыми и не цвета воронова крыла — словом, не такими, какие любят воспевать поэты). Кроме того, маркиза была высокой и худощавой — но всегда держалась с надменностью и изяществом истинной Канингхэм. Однако теперь почти звериная жизненная сила, придававшая непритязательной простоте маркизы ауру очарования, исчезла: Сара Роксбари выглядела именно той, кем она являлась. Самой обычной женщиной, и к тому же на грани смерти.

— Все так плохо? — прошептала она. — Лучше скажите мне всё. Нойли — настоящее сокровище, но она только и умеет, что реветь.

Мать нынешней маркизы, вторая маркиза Роксбари и незаконная дочь Якова Второго, деда нынешнего короля, скончалась, когда Саре было два года. Она умерла, рожая ребенка, который стал бы младшим братом Сары и наследником маркизата — если бы остался в живых. Но теперь мать и сын спали вечным сном в маленьком фамильном склепе в Мункойне, и с момента их смерти Сара Мария Элоиза Аркадия Доусбелла Канингхэм сделалась маркизой Роксбари и законной владелицей поместья. И после ее представления ко двору — произошло это вскоре после того, как Саре исполнилось шестнадцать, — молодая маркиза Роксбари открывала сезон приемом в Мункойне. Она устраивала роскошные костюмированные празднества. И в нынешнем году, 1805-м от рождения Господа нашего, во время представления, изображавшего битву на Ниле, — оно происходило на декоративном пруду Мункойна — корабль ее светлости случайно пустили ко дну, хотя он должен был изображать из себя флагманское судно Нельсона, «Викторию». Виконт Сен-Лазар спас тонущий корабль, и его экипаж удалился в дом, приводить в порядок промокшие наряды. Но леди Роксбари осталась и довела сражение до победы англичан — а произошло все это десять дней назад. Всю следующую неделю маркиза, занятая приемом гостей, не обращала внимания на усиливающийся кашель. И лишь сегодня она узнала истинную цену своего потешного морского сражения.

За окнами бледно-желтые апрельские нарциссы пробивались к свету сквозь жирную глину холмов. Прежде чем заговорить, доктор Фальконер несколько мгновений изучающе глядел на леди Роксбари.

— Это скоротечная чахотка, ваша светлость. Вы не доживете до конца месяца.

Лицо леди Роксбари напряглось, из глаз ее исчезли озорные, поддразнивающие искорки. Впрочем, она подозревала, что дело обстоит именно так. С того момента как на ее кружевных платочках начала появляться кровь, лишь тупица не поняла бы, что происходит. Нойли сдавленно всхлипнула.

— А ну, прекрати завывать! — хрипло прикрикнула леди Роксбари. — Что ты скулишь, будто тебя уволили без рекомендательного письма! Это всего лишь простуда, — обратилась она к доктору Фальконеру, с отвращением услышав в собственном голосе нотки мольбы.

— Она поразила легкие.

Голос доктора был мягок, но ее светлость услышала в нем свой смертный приговор. В конце концов, доктор Фальконер был не каким-нибудь коновалом, а личным врачом короля Генриха. Доктор Фальконер был превосходным мастером своего дела, и не много существовало людей, ради которых он покинул бы Лондон, — но маркиза Роксбари входила в их число.

— Я… понимаю, — произнесла маркиза. Каждый вздох давался ей лишь ценой больших усилий. Но еще больше усилий требовалось, чтобы побороть постоянное першение в горле и груди, приводящее к мучительным приступам кровохарканья.

— Спасибо, что наведались ко мне, — промолвила леди Роксбари. Она протянула тонкую руку, унизанную драгоценностями, и доктор Фальконер склонился над ней в изысканном придворном поклоне.

— Пожалуйста, будьте моим гостем сколько вам заблагорассудится. И передайте прочим моим гостям, что я вскоре присоединюсь к ним, — сказала маркиза.

Поколебавшись долю секунды, доктор Фальконер откликнулся:

— Конечно-конечно, ваша светлость. Я выполню все ваши пожелания.

Он задержался еще на миг, склонившись к руке больной, словно хотел еще что-то добавить, затем развернулся и вышел из комнаты. Леди Роксбари повернулась к своей горничной.