Питер Бигл - Соната единорогов Страница 2

Юноша улыбнулся ей, разведя перед собой пустые руки.

— Я тебя не обижу, — сказал он. — Я Индиго.

Юноша был хрупок, ростом ненамного выше Джой да и выглядел не старше; но в движениях его присутствовала плавность, напомнившая Джой документальные фильмы о леопардах и гепардах, которые показывают по телевизору. На нем была синяя ветровка, застегнутая, несмотря на стоявшую в Вэлли жару, желтоватые хлопчатобумажные брюки и ветхие кроссовки; глаза юноши отливали самой густой синевой, какую Джой когда-нибудь видела — действительно, индиго, — кожа схожего очерком с сердечком лица казалась почти прозрачной. Рот был широк, а маленькие уши заострены — не так, как у мистера Спока[1] из телевизора, но заострены определенно. Джой он показался самым красивым человеком, какого она видела в жизни, и все же ей было не по себе.

— Я Индиго, — повторил юноша. — Я ищу… — он запнулся, неловко произнося столь простые слова, — «Папас Музыку». Это ведь «Папас Музыка»?

Выговор его отличался от выговора Джона Папаса, в нем слышалась гармоническая ритмичность, так разговаривали девочки из Вест-Индии, учившиеся в школе Джой.

— Это «Музыка Папаса», — ответила Джой, — только мистера Папаса сейчас нет. Он вот-вот вернется. Могу я чем-нибудь вам помочь?

Индиго вновь улыбнулся. Джой заметила, что, когда он улыбается, глаза его становятся темнее и таинственнее. Он не ответил ей, но сунул руку под ветровку и вытащил рог. Длинный, как предплечье юноши, спирально изогнутый наподобие морской раковины. Поначалу Джой решила, что рог пластмассовый — из-за его цвета, густого, переливистого, серебристо-синего, такой можно встретить в раздаваемых на улицах маникюрных наборах или еще у спортивных автомобилей. Но когда юноша поднес рог к губам, Джой по первым же нотам поняла, что тот изготовлен из неизвестного ей материала. Звук был мягкий, но теплый, богатый, ни дерево, ни медь ничего похожего не создают — так мог бы звучать далекий голос человека, поющего без слов о местах, которые, и он это знает, ей неведомы. Когда Джой услышала его, у нее перехватило горло и защипало в глазах, и все же, она с изумлением обнаружила, что улыбается.

Пальцевые отверстия на роге отсутствовали — да и вообще любые, кроме одного, отполированного, для вдувания воздуха. Ноты сначала казались разрозненными, но после стали сливаться в неторопливо раскачивающийся, серебристо-синий напев, ритм которого ей никак не давался, то и дело выскальзывая из рук, как разыгравшийся котенок. Джой стояла, забыв обо всем на свете, и лишь голова ее медленно покачивалась в такт игре Индиго. Он не двигался, но сама музыка подступала все ближе — котенок, набравшийся храбрости: то уютно знакомая, как детский стишок, то холодная и чужая, как превратившийся в мелодию лунный свет. Раз или два Джой неуверенно протягивала руку, словно желая погладить звуки, но всякий раз взгляд юноши становился таким свирепым, что она руку отдергивала. Ей казалось, будто рог, пока на нем играют, светится все ярче и ярче, будто, если она очень старательно проследует взглядом по его серебристо-синим спиралям, те, кружа, приведут ее прямо в музыку. Индиго не сводил с нее лишившихся выражения глаз, густая синева которых обратилась в еще более густую черноту «Звездного пути».

Джой не имела понятия ни как долго играл юноша, ни как долго простоял в дверном проеме Джон Папас. Она обернулась лишь услышав скрипучий голос, негромко спросивший:

— Прошу прощения. Это кто же у нас тут такой?

Индиго немедля прервал игру и, резко повернувшись, отвесил поверх рога поклон.

— Он вас искал, — сказала Джой. Собственный голос показался ей после музыки громким и чужим. — Его зовут Индиго.

— Индиго, — сказала Джон Папас. — Ваши родители, часом, в Вудсток не заезжали, а?

Шутка прозвучала странно, был в ней некий неуловимый подтекст. Джон Папас стоял, глядя на юношу так, словно узнал его, лицо старика стало бесцветным, глаза были открыты что-то уж слишком широко. Тем же ровным тоном Джон Папас спросил:

— Что это у вас? Покажите.

Поклонившись еще раз, Индиго вручил ему серебристо-синий рог. Джон Папас медленно принял его и, не сводя с юноши глаз, пробежался пальцами по поверхности рога — отсутствие пальцевых отверстий явно удивило его. Поднеся рог ко рту, он подул над единственным отверстием, потом в него, поначалу легко, но когда не услышал ни звука, сильнее, надувая щеки, прикрывая отверстие языком. В конце концов, — раскрасневшийся и, что вполне понятно, рассерженный, — сказал:

— Так. Давайте еще разок.

По-прежнему улыбаясь, Индиго взял рог.

— Я думаю, он не всякому дается.

Подняв рог к старомодной фрамуге над входной дверью, он заиграл мелодию, простую, как пение птицы, настолько незамысловатую, что Джой испугалась так, как и вообразить-то прежде не могла. Что-то закололо в корнях волос на ее шее, губы и щеки болезненно онемели, желудок стянуло в холодный ком. Но музыка танцевала, изливаясь из Индиго в рог, не испытывая нужды в формирующих и направляющих ее пальцах: миг — и в ней слышался жестяной детский свисток, другой — снова далекий голос, наполовину посмеивающийся над собственной музыкальностью, искушающий и в то же время дразнящий.

Джон Папас, стоявший бок о бок с Джой, дышал, как бегун, губы его обвисли, голова двигалась за музыкой. Когда музыка закончилась, он спросил, хрипло и негромко:

— Что это? Где вы его взяли?

— Он мой, — ответил Индиго. — Но попал сюда издалека.

Джон Папас сказал:

— Синтетика, иначе и быть не может. Ничто в природе не способно создать подобный звук. Уж я-то знаю, мальчик, это мое ремесло.

Не ответив, Индиго сделал такое движение, словно намеревался вернуть рог под ветровку. При этом Джон Папас ахнул, негромко и хрипло, словно его ударили в живот. За полгода почти, прошедших с дня, когда Джой впервые забрела в его магазин, она ни разу не слышала, чтобы он издал такой звук, и не видела ничего подобного нагому желанию, застывшему теперь на его лице. Медленно, он спросил:

— Что вы за него хотите?

Протянув руку, чтобы снова взять серебристо-синий рог, Джон Папас смахнул на пол картонную чашку, и Джой с опозданием поняла, что он сдержал обещание принести ей кофе. Кофе выплеснулось на пол у ее ног, обожгло лодыжки, но она и не пошевелилась.

Джон Папас с силой потряс головой, словно пытаясь пробудиться от навязчивого сна. И произнес медленно, с заметным теперь греческим акцентом:

— Я куплю. Скажите, сколько вы хотите.

Индиго поколебался, похоже, его впервые застали врасплох.

— Он обойдется вам очень дорого, мистер Папас.