Бай Айран - Кодекс молчания Страница 2

На мое счастье, Круэл практически сразу отозвали на другое задание, а Уэн была не настолько ненавистно настроена по отношению ко мне. Даже то, что сестра демонстративно рассказала моей служанке о том, что Хелл любит меня, не сделало девушку беспричинно жестокой. Она относилась ко мне ровно так, как должен относиться человек к своему пленнику. И была благодарна Уэн за это, вспоминая иногда вечерами те годы девической дружбы, что нас связывала. Служанка это хорошо помнила, может, поэтому ее отношение ко мне было не настолько плохо. Когда-то я проявила милосердие к бедной девочке, нищенке и служанке, которую мой отец, можно сказать, купил. Теперь Уэн платила мне такой же монетой. Она берегла мое тело, но все-таки червь сомнения точил мой дух. С этим Уэн Беллс поделать ничего не могла.

Пользуясь бесконечным запасом свободного времени, я позволяла себе размышлять о дочери Бииблэка. Со временем в голове все не укладывалось то, что капитан стражи врал Силенсу. Я припоминала то, как вел он себя в последние дни. Видимо, Бииблэк прекрасно знал о том, кто является Правителем Красной страны, но хранил тайну своей семьи.

Почему же тогда мужчина отказался от своего имени? Все представлялось чересчур запутанным, чтобы я могла во всем этом разобраться. Даже обрывки разговоров Монтэи, когда она приезжала проверить то, как меня содержат, с сестрами не разъясняли мне полноты всей картины. Волхв постоянно пыталась держать ровно и не говорить лишних слов, но каждый раз я ощущала в ней какое-то напряжение, не дававшее покоя девушке. Один раз Монтэя даже удивила меня. Она спросила о том, как дела у Бииблэка. Я долго смотрела в ее карие глаза, не находя слов, чтобы ответить. Но Правительница ждала. И почему-то я ответила и рассказала ей о том, каким человеком был для меня капитан. В ответ на это Волхв только кивала и едва заметно улыбалась, в глубине карих глаз я заметила любовь и тоску по отцу. Если она не относилась к Бииблэку ненавистно, то что побудило семью распасться на куски? Единственного чего я не знала, так это того, что же произошло с матерью Монтэи.

Постоянные лишения и боль воспитали во мне привычку терпеть. Не важно, что приходилось сдерживать внутри себя, но та эмоциональность, что была присуща мне раньше, куда-то тихо испарилась, уступая место умиротворению. Помнился разговор Банджа с Сайнасой, который утверждал, что я больная и не похожа на обычного человека. Он сравнивал меня с бастардом, с жаром рассказывая, как безмолвно отзывался Хелл на его злые изощрения. Я брала пример со своего советника. И когда Бандж нависал надо мной в угрожающей позе, я лишь стискивала зубы, закрывала глаза и терпела. Наверное, даже находясь где-то, бастард умел меня учить быть сильной. Еще никогда я не чувствовала такую веру в себя, как в те дни подле своих мучителей. Хотя я заметила, что Сайнаса не любила причинять мне боль и с отвращением смотрела на то, что творил со мной Бандж.

Признаться честно, у Банджа была богатая фантазия. И воин Красной страны не медлил с воплощением в жизнь того, что придумывал за те дни, пока с нами было другое сопровождение. Наверное, Монтэя не зря приставила этого солдата ко мне. Он отличался жестокостью и интеллектом, который тоже был направлен на зло. Все же нельзя сказать, что Бандж был идиотом. Логического мышления ему, конечно не хватало, но надсмотрщик не упускал возможности блеснуть своими знаниями о разделе неизвестной мне книги «Пытки». Дрожа от страха, когда мужчина мерил шагами комнату, я вдруг успокаивалась, стоило его пальцам опустить на мое плечо, или кулаку врезаться в скулу. Чем больше он надо мной издевался, тем больше силы во мне было, и я знала, как только блок на магию спадет, вспышка Динео не заставит себя долго ждать. Не останавливал даже запрет Янро. Иного теперь не было рядом, и я не знала, жив ли он, но умирать самой отчаянно не хотелось. Поэтому каждый новый день я открывала глаза после короткого и мучительного сна, приподнималась, упиралась затылком в выщербленную стену и обещала, что когда-нибудь вновь увижу стены замка Дейст.

Часто мне снились яркие сны. Я задавалась вопросом, как в таком положении мне вообще что-то могло сниться. Но это явление все не исчезало, и было единственным моим развлечением в однотипных отвратительных днях. Так что порою я с удовольствием закрывала глаза и пыталась отыскать в своем сознании то место, откуда начиналась это странная нега. Может, я медленно сходила с ума, но сны приносили облегчение, и на какое-то время я забывала о боли, которая беспрестанно мучила ослабшее тело.

Чаще всего героем ночных грез был Хелл. Я видела бастарда в Дейсте, и мужчина что-то упорно искал. Наблюдая за советником, я тихо улыбалась, мечтая о том, чтобы эти сны когда-нибудь воплотились в реальность. Но чаще всего я задумывалась над тем, что бастард все-таки мертв. Иначе бы Круэл не оставила его тогда в осиновом доме, в том самом первом осиновом доме. Зачем оставлять опасного врага в живых, а так как Хелла рядом не было, я тихо плакала, жалея о том, что он погиб из-за меня. Но действовать бастарда побуждали благие намерения. Все же это не избавляло моей души от тяжести груза, которая всегда теперь будет сопровождать меня. Слабость, кою я испытывала без советника, нельзя было излечить ни отдыхом, ни чем-то еще. Она исчезнет, если только Хеллс Беллс вновь ядовито ответить на мои серьезные слова. Мне чертовски не хватало его шуток и задорных светло-зеленых глаз. Но стоило мне вспомнить лицо Хелла, как память услужливо подсовывало под нос тот ужасный день, что теперь я никогда не забуду. Светло-зеленые глаза вдруг переставали улыбаться и наполнялись безграничным страданиям и поблескивающими слезами. Бастард начинал тянуть ко мне свою руку и тихо шептать мое имя. Избавиться от этого образа не удавалось никак. И это терзало, до безумия терзало и без того исполосованное ранами сердце, которое все продолжало болеть и за Хелла, и за Дейстроу, и за моего короля.

Монтэя рассказала, что Хелл был подле меня всю мою сознательную жизнь, но как я ни старалась, припомнить бастарда в детстве не удавалось. Может, Хелл пользовался маскировкой Волхов, что была для него привычным делом, а может, дочь Бииблэка мне солгала. Я не могла не брать во внимание тот момент, что девушка что-то сделала с Хеллом, когда тот пытался вырываться из ее рук. Это и порождало сомнения. Как и надежду. И веру в то, что король Силенс все-таки полюбил меня сам без помощи хитрого советника-бастарда. То, что Энтраст мог допустить сына на Совет, могло оказаться правдой, но все остальное звучало так, словно Монтэя лишь хотела причинить дикие страдания мне. Что ж, девушка добилась желаемого. Я действительно страдала и не могла найти выхода из этого лабиринта самобичевания и ужаса откровенной правды. Сделать что-то невозможно, но и узнать истину тоже нельзя. Это сводило с ума, подводило к краю и лишало способностей мыслить. Иногда я просто тупо смотрела в одну точку, надеясь отыскать там ответы на свои вопросы.