Урсула Ле Гуин - Мелочь Страница 2

Она пыталась взять свою кудель, но нить оборвалась, едва тетушка вышла за порог.

Я слышала, как она ругнулась шепотком, как ругалась всегда, просыпав сахар или оборвав нить: «Черт!» Похороны нам не понравились. Тетушка впала в панику, когда могилу начали засыпать землей. «Мне душно! Мне душно!» — кричала она и напугала меня так, что мне казалось, будто это я кричу и задыхаюсь, и я упала в обморок.

Люди подняли меня, помогли добраться до дому. А мне было так стыдно и муторно, что я потеряла тетушку. Одна наша соседка, не самая хорошая, пожалела меня и была очень добра. Она говорила так умно, что я набралась храбрости и спросила:

«Где моя тетушка? Она вернется?» Но соседка не знала и только пыталась меня утешить. Я не такая умная, как другие люди, но знаю, что мне нет утешения.

Соседка убедилась, что я смогу себя обиходить, и вечером прислала ко мне свою дочку с обедом. Я съела — было очень вкусно. Я ведь ничего не ела, пока тетушка ходила по другой части дома. Ночью, в темноте, я лежала в спальне совсем одна.

Поначалу мне было хорошо и весело, потому что я была сыта и представляла себе, что тетушка лежит на соседней кровати, как всегда лежала. Потом мне стало страшно, и страх рос в темноте. Из пола посреди комнаты вылезла тетушка. Красные плитки вздыбились и потрескались. В дырку просунулась ее голова, потом пролезло все тело. Она была темной, как земля, и совсем маленькой — не то что раньше.

— Оставь меня! — воскликнула она.

Я была слишком испугана, чтобы ответить.

— Отпусти меня! — вскричала тетушка.

Но это была совсем не моя тетушка, это была лишь старая ее часть, вернувшаяся с кладбища, из-под земли, потому что я думала о ней. А я не хотела видеть этой ее части, не хотела, чтобы она вернулась.

— Уходи! Прочь! — воскликнула я и закрыла голову руками.

Тетушка заскрипела тихонько, как плетеная корзинка. Я так долго жмурила глаза, что чуть не заснула. А когда посмотрела снова, никого в комнате не было — только темное пятно в воздухе, и плитки на полу как новые. И я заснула. Когда я проснулась на следующее утро, солнце било в окно, и все было в порядке, только я не могла ступить на то место, где моя тетушка лезла сквозь пол. После той ночи я боялась плакать, чтобы мои слезы не вернули ее пить их сладость или бранить меня. Но в доме было так одиноко с тех пор, как ее похоронили. Я не знала, что мне без нее делать. Пришла соседка, говорила, что мне надо найти работу; а на следующий день явился человек, сказал, что его послали кредиторы, и унес чемодан с одеждой и постельным бельем. Вечером в тот же день он пришел еще раз, потому что видел, что я одна, только заперла дверь. Поначалу он говорил ласково, просил его впустить, потом принялся тихонько угрожать мне, но я не отвечала. На следующий день приходил кто-то еще, но я приперла дверь кушеткой. Может, это была дочка соседки, но я боялась выглянуть и отсиживалась в задней комнате.

Приходили чужие люди, стучали, но я не отвечала, и они уходили. Я сидела в задней комнате, пока не увидела дверь, через которую в тот день прошла тетушка.

Тогда я отперла ее сама. Я была уверена, что тетушка там. Но комната оказалась пустой. Пропали и ткацкий станок, и веретена, и никого там не было. Я выглянула в коридор, но дальше не пошла. Сама я бы никогда не отыскала дороги в бесконечных коридорах и не разобралась бы в узорах звезд. Я была так напугана и несчастна, что вернулась назад, заползла в собственный рот и там спряталась.

Вытащила меня тетушка. Она была страшно сердита — я всегда испытывала ее терпение. Она говорила: «Давай же!» — и тянула меня за руку, да еще раз бросила:

«Как тебе не стыдно!» Когда мы дошли до берега реки, она сурово оглядела меня, умыла мое лицо темной речной водой и пригладила мне волосы ладонями.

— Ну так я и знала, — вздохнула она.

— Прости, тетушка, — прошептала я.

— Ну ладно, — ответила она. — Пошли. Да смотри в оба!

С другой стороны реки приплыла лодка, и ее сейчас привязывали к причалу. Мы побрели туда через камыш и сумерки. Солнце зашло, но ни луны, ни звезд не было на небе, и ветра не было. Река была так широка, что я не видела другого берега.

Тетушка торговалась с лодочником. Я не вмешивалась — меня-то всегда все обсчитывают. Тетушка вытащила обол из-под языка и болтала не умолкая:

— Моя племянница. Что, неужели не понятно?! Конечно, за нее никто не платил! Она же не виновата. Я пришла с ней, чтобы присмотреть за нею. Вот плата. Да, это за нас обеих. Нет уж! — Она отдернула руку, едва показав блестящий медный кругляшек. — Это когда мы будем на том берегу!

Лодочник скривился, но принялся отвязывать веревку.

— Ну, пошли же! — сказала тетушка и, шагнув в лодку, протянула мне руку. Я последовала за ней.

1981