Елена Хаецкая - Дорога Страница 2

Бальтазар смотрел на своего бывшего товарища во все глаза. Задрав монашеские одежды повыше колена, Ремедий поставил аркебузу на пол, между ног, и принялся шуровать шомполом.

— А власть над людьми — это гордыня, — заключил Ремедий. — Смертный грех.

Бальтазар дернул углом рта.

— У меня поручение к Иеронимусу, — сказал он.

— А, — отозвался Ремедий. — Понятно.

Бальтазар помялся еще немного, потом спросил:

— Ты можешь его позвать?

Ремедий молча встал, сгинул в недрах большого дома. И Бальтазар остался один в пустой темной трапезной. Свечи, аркебуза, вино в бокале. Он покачал головой.

Он не видел Иеронимуса полтора года — с тех пор, как тот покинул Раменсбург, оставив после себя дурную память, страх и мертвую Рехильду Миллер. А не разговаривал с ним и того больше. Года четыре. Еще с тех времен, когда оба таскались со Сворой Пропащих под знаменами бесноватого Лотара.

Бальтазар Фихтеле так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Иеронимус. Вздрогнул, увидев перед собой того, о ком только что думал.

— Можно подумать, вы появились из-под земли, отец Иеронимус, — сказал Фихтеле. И опять прикусил язык.

Иеронимус хмыкнул.

— А ты все такой же еретик, Фихтеле, как я погляжу, — заметил он. — До сих пор дуализмом балуешься, а?

Фихтеле побледнел.

— Прости, — тут же сказал Иеронимус. — Я не должен был так шутить.

— Шуточки у вас, отец капеллан, — пробормотал Фихтеле. И опять невпопад сказал, сам почувствовал.

Иеронимус ждал, пока Фихтеле придет в себя. И как ни странно, Бальтазар постепенно успокаивался. Допил вино, потер пальцами лицо.

Мракобес заговорил первым:

— Как живешь, Фихтеле?

После смерти Рехильды Миллер Бальтазар недолго оставался в Раменсбурге. Боялся. Только дождался доротеиных родов. Он был очень привязан к своей сестре и не скрывал этого.

Эгберт изводился страхами за жену и будущего ребенка. А Бальтазар — тот слишком был подавлен гибелью своей любовницы, которая не любила его. Когда у Доротеи начались схватки, оба свойственника ушли в кабак к Готтеспфеннингу. Под вечер туда явилась Катерина Харш, помогавшая при родах. Мужчины к тому времени уже безнадежно напились. Женщина сурово поглядела на них и объявила, как отрезала: «Мальчик».

— Как Доротея, здорова? — спросил Иеронимус.

Бальтазар кивнул.

Тогда Иеронимус произнес имя, которое Бальтазар боялся услышать.

— А Николаус Миллер?

— Николаус умер.

После публичного сожжения Рехильды Николаус Миллер заперся в доме, никого не желал видеть. Ждал, пока к нему придут, арестуют, начнут допрашивать. Никто не пришел. О нем словно позабыли.

Миллер перестал ходить в церковь. Отец Якоб несколько раз пытался достучаться к нему, но Николаус не открывал. Прислуге было запрещено вступать в разговоры с кем-либо.

Кончилось тем, что отец Якоб, человек грубый и решительный, призвал к себе несколько горняков и при их содействии выломал дверь в доме почтенного гражданина Миллера. Николаус публично был объявлен одержимым. Обезумевшего от горя старика силой вытащили из дома. Отец Якоб принялся выхаживать его. Лечение заключалось в том, что священнослужитель поливал больного отборной бранью, заставлял есть мясо даже по постным дням, таскал на службы, а по вечерам рассказывал все, что происходит в городе.

— Честно говоря, я думал, что от такого лечения Николаус помрет через неделю, — сказал Бальтазар Фихтеле. — Но он начал оживать. Тогда отец Якоб во всеуслышанье заявил, что бесы изгнаны и Николаус Миллер возвращается к полноценной жизни. Проклятье, так оно и было. Никогда не думал, что отец Якоб способен творить чудеса.

— От чего же тогда умер Николаус Миллер? — спросил Иеронимус, слушавший очень внимательно.

— С ним случился удар, — сказал Фихтеле.

Прислуга Николауса разыскала Бальтазара вечером в воскресный день, в кабаке, пьяного. Повисла у него на рукаве, умоляя идти с ней. Спьяну Бальтазар принял ее за потаскуху и с радостью согласился.

«Только у меня денег сейчас нет. В долг поверишь?» — сказал он, заранее зная, что не заплатит.

Девушка заверила, что денег не нужно. Это еще больше подняло дух подрывника. Она притащила его в дом.

— Так спешила, будто ей черти на пятки наступают, — рассказывал Фихтеле. — Я грешным делом подумал, что девице очень приспичило, и радовался, предвкушая удовольствие. Каково же было мое негодование, когда в постели я обнаружил разбитого ударом старика!

Он помотал головой.

— Я был так пьян, что решил, будто это соперник, и попытался выбросить его из кровати. Только когда он заговорил, я узнал его. Он назвал имя Рехильды. Тогда я начал трезветь.

— Что он сказал? — тихо спросил Мракобес.

— А? — Бальтазар вскинул глаза, встретил внимательный взгляд, покраснел. — Всякие глупости, как любой больной старик. Напомнил мне о том, что я любил его жену. Якобы это чувство делает нас близкими людьми — его и меня. Назвал ваше имя. Тут у меня подкосились ноги. — Бальтазар криво пожал плечами. — Нагнали вы тогда на нас страху… Миллер заметил это, хотя и был очень болен, и предложил мне присесть на его кровать. Я едва не рухнул прямо на него. Он сказал, что умирает. Хотел проститься со мной. Так глупо все вышло, блядь…

— Так ты попрощался с ним? — спросил Иеронимус.

Бальтазар кивнул.

— Я сказал ему: «До свиданья, господин Миллер», — мрачно поведал он.

Фихтеле привез письмо от Лотара Страсбургского, на службе которого нынче состоял. Граф Лотар настоятельно просил Иеронимуса фон Шпейера незамедлительно прибыть в Страсбург.

— «Доверие мое к Вашей опытности, давнее наше знакомство и уверенность в компетентности уважаемого корреспондента…» — Иеронимус оторвался от письма, перевел взгляд на Фихтеле. Тот сидел в кресле напротив, настороженный, точно в любую секунду готов выскочить в окно и дать стрекача.

— Ты, небось, сочинил? — спросил его Иеронимус.

— Я.

Иеронимус бросил письмо в угол.

— А что, собственно, просил передать граф Лотар?

— «Так передай Мракобесу, говнюк: всех недоебанных дур доебать жизни не хватит. Пусть в Страсбург едет. Нужен».

Выпалил единым махом и на Мракобеса посмотрел испуганно — не сердится ли.

Иеронимус только и сказал:

— Завтра выезжаем.

До Страсбурга путь неблизкий, а Иеронимус — скучный попутчик; либо спит в телеге, зарывшись в солому, либо молча смотрит на дорогу. Лошадью правили по очереди то Бальтазар, то Ремедий. Оба вооружены; коме того, в телеге лежала аркебуза.

Часть пути до Клостерле проделали без помех; дважды ночевали в деревнях, под крышей, и трижды — в телеге. Спасибо, ночи в августе еще не слишком холодные.