Виталий Каплан - Тайна аптекаря и его кота Страница 20

Поели мы — да и остались сидеть за столом во дворе. Солнце уж закатилось, небо чистое-чистое, рыжева так в синеву переходит, что и не поймёшь, где одно начинается и где другое кончается. Сад ещё листвы не сбросил, осень только пришла, и выдалась она тёплой. Где-то вдали птица белокрылка свиристит. А у нас у всех на душе как будто стая крыс напакостила.

Потом из дома Халти вышел. Сказал, всё с Тангилем хорошо будет, в сознание он пришёл, рану ему обработали, швы наложили, целебными снадобьями накачали, так что заживёт через месяц-другой вчистую. Хвала Творцу, ни кости не пострадали, ни жилы. А так да, до мяса порвала. Уж что ей не понравилось? Вроде обычная была лошадка, без придури… Теперь её продать придётся, нам такие сюрпризы ни к чему… Удар же о кадушку нехорош, конечно, мозги сотряслись, но если недельку полежать, то всё пройдёт.

Тем этот день и кончился. И тут я прервусь, ибо сдаётся мне, что всем нам, почтенные братья, пора на вечернюю трапезу.

Лист 12

Поразмыслил я ночью и понял: великий предстоит мне день. Если не обманул вдову господин Алаглани, если и впрямь поможет ей — то этим и подтвердится наша догадка. Это уж будет твёрдо установленное. Ибо человеческой силой такое сотворить невозможно — из Башни Закона узника никак не вынуть, разве что атаковать большим войском. Так это надо вообще целую армию на столицу вести… Стражу не подкупишь — знаете же сами, отборная там стража. Высокое Собрание-то помнит, как нынешние вожди его девять лет тому назад из башни бежали, и сколько это стоило серебряных огримов. Так что как низложили короля и Новый Порядок установился — всю тюремную стражу заменили и за новой учредили строжайший пригляд. Ни к чему им, чтобы кто-то сотворил то же самое, что некогда сподвижники ихние. Впрочем, вы получше меня всё это знаете.

Конечно, нельзя было совсем уж не брать в расчёт иную догадку: что обманул её господин, что не станет он ей помогать, а будет, по обыкновению всех мошенников, тянуть из неё огримы да обещаниями кормить. Но, по правде сказать, мысль эта показалась мне совсем уж глупой. Вдова-то про сбережения свои сказала честно, и ничто господину не мешало тотчас деньги у неё забрать, в плату за помощь. Больше, чем в том узелке, у неё всё равно не вытянешь, последнее собрала. И потому какая же в том выгода, чтобы обманывать её? Подумал я и то, что, может, ему не серебро надобно, а тело её женское? Но ведь немолода уже, и не сказать чтоб красива, и разве господин бы лучшей не нашёл?

Да, я прекрасно понял ваш вопрос. Нет, всё то время, что я в доме у господина Алаглани провёл, женщин он к себе не водил, а те, кто приходили на приём — так приёмом всё и ограничивалось. Потом-то выяснилось, но об этом, братья, я поведаю в своё время. Кстати, слышал я от Халти, что за два года до меня был в доме старшим некто Пиалай, и влюбился он в девчонку с нашей же улицы. Заутинайи её звали. Служанка у лавочника Амиарги, всякой рухлядью торгующего. И стали они с Пиалаем в саду господском встречаться, и дошло у них дело до телесного соития. И застукал их на том господин. Как прознал? О том есть у меня догадка — стукнул кто-то. Может, сам Халти и стукнул, потому что по словам его легко можно было понять: крепко не любил он Пиалая. В общем, было крику и шуму! Девчонку ту хозяин её, лавочник, поучил, а вот господин наш Алаглани Пиалая не стал драть — а отправил на телеге. Прикиньте — парню уж всего-ничего прослужить оставалось, а вмиг всё рухнуло, и что с ним теперь, и на каком он свете — поди пойми… Старшим вместо него Мианаху стал, ровесник ему был, а через год Мианаху получил мешочек с серебром и рекомендательное письмо, а старшим сделался Тангиль…

Спрашиваете, как же я проверил насчёт вдовы? Потерпите, и до того речь дойдёт, а сейчас я по порядку всё излагаю.

Итак, начался день как обычно. Позавтракали мы — без Тангиля, ему Амихи поесть принёс в лабораторию. А уж после обеда его в людскую перенесли. Господин Алаглани сказал: не меньше недели ему лежать, да и потом осторожным быть надо, руку не перетруждать. Спрашиваете, а кто ж на время болезни Тангиля лошадями занимался? Это дело поручили Хайтару, уж коней-то почистить, корму засыпать, воды в кадушки залить он сумеет, а с упряжью ему Халти помочь должен.

Потом я собирал рысь-траву и раскладывал в сарае на просушку — дело долгое, кропотливое. После обеда возился на грядках, осень же началась, что-то надо убирать, а что-то, наоборот, сажать, и под будущие посадки навоз вносить, перекапывать так, чтобы поровну с землёй смешался.

Ну, конечно, улучил я всё же минутку с Алаем повидаться и от него узнал, что после завтрака господин засел у себя в кабинете, стал разные письма писать. Долго писал, а Алай в чуланчике ждал, не понадобится ли. Потом кликнул его господин, велел Халти позвать. И поручил он ему, Халти то есть, срочно разнести эти письма в город, по адресам. Сильно я тогда пожалел, что не мне это приказали.

После обеда Халти вернулся, поел отдельно на кухне, стал работы проверять — пока болен Тангиль, ему, как самому из нас старшему, пришлось на себя начальство взять. А господин, по словам Алая, в лаборатории заперся и был там до ужина. Кстати, кота своего любимого с собой взял. Вот хоть убей, не пойму, чего этой рыжей бестии в лаборатории делать? Мышей разве что ловить? Так ведь говорил я уже — кот наш равнодушен к мышам. Впрочем, у нас мышей-то и не водится. То ли запах кошачий чуют, то ли господин наш лекарь знает против них какое-то сильное средство.

Вышел господин из лаборатории только к ужину, мрачен был, по словам Алая. Отругал его, что чернила в чернильнице несвежие и перья плохо заточены, что пыль на оконном стекле, что воздух в кабинете затхлый. В общем, придирался — а с ним такое редко бывает. Он вообще, как думается мне, из тех, кто долго терпит всякую мелочь, но уж если круто натворишь, круто и получишь. Как вот я тогда за чуть не сгоревшее травохранилище.

После ужина сидели мы, как обычно, в людской, в камешки играли. Я сам играть не стал, рукой лишь махнул — утомился, мол, сильно, голова тупая совсем. Лёг на свой тюфяк и принялся ждать, когда же закончат они. Хорошо хоть, осень уже наступала, темнеть пораньше начало, а поскольку жечь в людской свечи нам запрещалось, то вскоре уже и камешки пришлось кончать. Боялся я, что начнут ребята всякие истории рассказывать, это могло надолго выйти. Но повезло — вскоре начали все ложиться. То ли настроения болтать не было, то ли потому, что Алай в чуланчике ночевал, а не с нами. Он-то первый из нас рассказчик, его не останови — так он до утра может всякие книжки пересказывать.

Почему я так волновался? Да потому, что времени у меня не слишком много оставалось. Сами судите — когда окончили мы ужинать, почти восемь было, и затем ещё эти камешки… Да и теперь к тому же следовало хоть малость, а выждать. То есть на всё про всё — меньше двух часов, а столько всего следовало успеть!

Подождал я, пока по дыханию ребят не убедился, что дрыхнут они. Тогда тихонько поднялся и из людской шмыгнул. А не все, оказывается, спали! Вслед мне сонный голос Халти донёсся:

— Ты куда, Гилар?

— Куда-куда? Срать! — я нарочно грубо сказал, чтобы обыкновеннее всё звучало. — Или мне прямо тут кучу наложить?

И, не дожидаясь его ответа, выскользнул в коридор. А там уж — и из дома.

Да, вопрос очевидный. Входная дверь, конечно, запиралась изнутри на засов, и если ночью выйти приходилось, то шли в конец коридора, в отхожее место. Но там, в отхожем то есть месте, окошко было, считалось, что забито оно наглухо. С этим окошком я ещё летом разобрался, и теперь оно легко открывалось. Так я выбрался из дома.

Само собой — в одном исподнем. Мы ж не в штанах и рубахах спали, нечего одёжку портить, лишним потом пропитается, чаще стирать придётся. Конечно, зябко было. Хоть и начиналась только осень, и днём теплынь стояла, а ночи-то уже холодные. Так что скакали по коже мурашки. Но знал я, что недолго мне зябнуть.

На дворе тихо-тихо было! Небо совсем чёрное, звёзд высыпало видимо-невидимо, и все яркие. Всё равно как летом ягоды в бору сосновом, тут и там алеют в траве. А здесь не в траве — в черноте бездонной. Умом-то я понимаю, что не ягоды это. Когда матушка была жива, говорила она мне, что это глаза ангельские, надзирают они за нами, людьми, правильно ли живём. А брат Аланар мне разъяснил, что ангелы невидимы, а звёзды — это дырочки в небесной тверди, и льётся сквозь них свет Изначального Творца. Только всё одно у меня на ягоды мысли сворачивали. Может, оттого, что очень уж давно никаких ягод не ел. Только на базаре видел.

Вообще-то не так уж хорошо, что звёзды. А ещё хоть одна луна выплыви — совсем уж худо бы пришлось. Самое-то лучшее — если дождь с ветром. Для дела моего погоду лучше и не выдумать. Хотя потом и простыть можно, если не подействуют здешние отвары.

Разумеется, я к воротам не пошёл. На что мне ворота? Они изнутри на засов заложены, а засов замком крепится, и ключ от замка — у господина. Зачем такие сложности?