Невозможное (СИ) - "Mb Vivian" Страница 20

«Пусть чаша укажет гробницу богов, пусть кровь послужит охотнику пищей».

Безумный шёпот ворвался в мысли Охотника, как сквозняк в пролом в стене церкви. Ферн едва не выронил чашу, отскочив от алтаря и испуганно заозиравшись. Никого…

Но снова ледяным ознобом по нервам — тихие голоса, будто бормотание сонма призраков. Пространство старой церкви словно бы само заговорило с Охотником, зашептало надрывно и настойчиво, не просто раскрывая некие жуткие тайны, а умоляя принять их, выслушать, разделить это знание с самим измученным Чумой и кошмарами, обескровленным и обезумевшим Ярнамом.

Знание безумца…

Ферн, пошатнувшись, опустился на залитый едкой кровью чудовища пол и закрыл лицо левой рукой. Из правой он так и не выпустил резную ножку чаши.

Так приходит озарение…

— Ты уверен, что готов отправиться в Хемвик? — в который раз переспросил Герман. — Тамошние ведьмы очень сильны. Не один Охотник сгинул в этом проклятом поселении, пытаясь отобрать у них наследие Кэрилла.

— Я ни в чём не уверен, учитель. — Ферн развёл руками. — Но, поскольку смерть для меня — всего лишь пробуждение из яви в сон, как говорит Кукла…

— Она так сказала? — вдруг перебил его Герман, нахмурившись. — Что это ещё за чушь?

— Ну, я ведь не раз умирал от когтей и яда кровоглота. — Ферн удивлённо глянул на наставника. — А потом просто оказывался у фонаря, живой и здоровый. И мог вернуться к схватке. Так и победил. А если бы Посланники не уносили меня сюда, в мир сна…

— Мы не в мире сна! — Герман неожиданно рассердился, подался вперёд и даже немного приподнялся над своим креслом. — Мы — в мире яви! Мир снов — это место, где обитают иллюзии! Вспомни свои сны о несуществующей жене и осознай разницу!

— Я понимаю, понимаю, — торопливо проговорил Ферн. — Но это ведь так похоже на сон, согласитесь! Во сне мы тоже умираем «не по-настоящему»…

— Это дар Луны, — сурово пояснил Герман. — Великого, покровительствующего Охотникам. Да, он властен и над снами, но нас это не касается! Мы обитаем в мире яви, а по ту сторону пелены сна нашли своё пристанище безумцы, которым вздумалось нарушить естественный порядок вещей. Например, Миколаш и его проклятая школа Менсиса.

— Кстати, — спохватился Ферн, доставая из кармана записку. — Я как раз о Миколаше хотел вас спросить. Как думаете — не о нём ли тут говорится?

Герман взял записку, развернул и поднёс к самым глазам, щурясь и смешно оттопырив нижнюю губу.

— Возможно, возможно, — пробормотал он, бросив взгляд на Охотника поверх края листка. — Миколаш занимался изучением мира снов, как путешественники изучают другие страны и континенты. Он мечтал научиться проникать туда по собственной воле, полагая, что именно там, за гранью мира яви, скрываются все тайны и все ответы, поиску которых они с Виллемом и Лоуренсом посвятили свои жизни. Но увы, в мире снов обитают только наши собственные искажённые воспоминания о мире яви. Истины там нет. А глупец Миколаш, соблазнившись иллюзией, связался с такими силами, с которыми не мог совладать и даже просто договориться. И к чему это привело? Он создал свой собственный мир снов. И в нём он, безусловно, получил такие желанные ответы, но, как истинный безумец, он больше не способен отличить реальность от грёзы. Он живёт в мире, сотканном из его собственных иллюзий, и полагает этот мир реальным. Бедняга… А ведь когда-то он подавал большие надежды. Был одним из лучших учеников Виллема… — Герман вздохнул.

— А если речь о нём, то почему он — паук? — уточнил Ферн.

— Нет, я не думаю, что паук — это Миколаш, — покачав головой, ответил Герман. — Скорее, Миколаш — это тот хозяин, с которым разлучили кого-то из его учеников. Хотя… Кто знает? Где ты её нашёл?

— В библиотеке часовни Идона.

— Хм-м… Это по-настоящему странно. Миколаш давно разорвал связи с Бюргенвертом, а вот с Церковью и с Лоуренсом они какое-то время общались и даже сотрудничали, насколько мне известно. А Виллем остался в Бюргенверте и продолжал свою работу, которая могла, как я полагаю, идти вразрез с планами обоих его учеников. А что если Виллему удалось каким-то образом отрезать Миколаша от его школы? Запереть в его собственном кошмаре, запретить выходить в мир яви? Вот, кстати, — Герман поднял палец и строго глянул на ученика. — Запомни накрепко, мой мальчик: хоть сны и эфемерны, неясны и сотканы из иллюзий, но они могут влиять на мир яви, и влияние это тем заметнее, чем тоньше грань между сновидениями и реальным в нашем сознании.

— Так, выходит, что мир снов, который Миколаш искренне полагает явью, вполне может изменять, искажать нашу реальность? — Ферн похолодел от пугающей догадки. — Раз уж в сознании его создателя они практически неразделимы…

— Возможно. — Герман скорбно покивал. — Мы не можем оценить могущество тех сил, с которыми Миколаш заключил сделку. Наши знания ещё слишком скудны. Наша воля слаба, разум молод…

— Что? — встрепенулся Ферн — эти слова, произнесённые нараспев, вдруг отозвались в душе чувством смутного узнавания — приятным и тревожным одновременно.

— Это молитва Церкви Исцеления, — пояснил Герман. — «Наша жажда крови направляет нас, успокаивает наши страхи. Ищи Древнюю кровь… но бойся бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод». Ты вряд ли мог слышать её. Кровослужения в Главном соборе давно уже прекратились.

— Да, вряд ли… — Ферн потёр лоб, поморщился — виски сдавило, кольнуло короткой болью. Что-то, что-то…

Он не мог слышать этих слов. Но почему-то он их помнил. А может, это было во сне?..

…Он поднимается по бесконечным ступеням Главного собора. Причудливые, а может, уродливые статуи неведомых существ по бокам широкой лестницы застыли в поклонах, держа фонари, льющие под ноги липкий жёлтый свет. Пахнет ладаном. И страхом.

От ряби мозаичных кругов на полу начинает немного кружиться голова. Ферн поднимает взгляд к своду собора и смотрит на галерею, опоясывающую зал на головокружительной высоте. Показалось, или там мелькнула чья-то тень?

Показалось…

У алтаря, на котором покоится уродливый, одним своим видом заставляющий усомниться в реальности происходящего череп зверя, в которого когда-то обратился Первый Викарий, молится какая-то женщина. Её сбивчивый голос едва слышен в давящей тишине мёртвого собора. Ферн медленно подходит ближе, силясь разобрать слова.

А шёпот всё быстрее, в нём — и слёзы, и стоны, и хрип…

Хрип? Рычание?..

Треск ткани, хруст костей… Мучительный стон, переходящий в вой. Падающая на мозаичные плиты тень дёргается — и уродливо искажается, будто человеческий череп Лоуренса прямо здесь и сейчас обращается черепом чудовища.

Узкая собачья голова, увенчанная ветвистыми рогами, оборачивается на звук шагов. И бывшая викарий Амелия, увидев перед собой вооружённого Охотника на чудовищ, издаёт пронзительный визг и бросается на него, стремясь защитить то, что осталось от её жизни, от её памяти, от её Церкви…

Было это или нет?

— Что с тобой, парень? — озабоченно окликнул ученика Герман. Уже не в первый раз окликнул, похоже.

— А? Нет, нет, всё в порядке. — Ферн надавил на виски указательными пальцами, шумно выдохнул. — Просто голова заболела. Сейчас я отправлюсь в Хемвик. Не знаю, как много времени мне понадобится, но без инструмента Кэрилла не вернусь.

— Удачи на охоте, мой мальчик, — сказал Герман и устало откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.

Ферн поклонился и начал медленно спускаться по дорожке, сбегающей мимо ряда ритуальных алтарей-надгробий к подножию лестницы, ведущей в мастерскую. Было или не было? Он вспомнил ещё одну записку, найденную им на крыше здания в Соборном округе. «Хранитель Бюргенверта сторожит ворота и требует пароль — священное изречение». Он долго ломал голову, где же раздобыть этот пароль. А потом…