Бабель - Ребекка Ф. Куанг Страница 20

определить, но он ему очень не нравился. Платье холостяка завязывается на локте и заканчивается в виде точки. Платье джентльмена-соотечественника — шелковое, с косыми рукавами. Платье простолюдина не имеет рукавов и имеет завязки у плеча, и вы можете отличить слуг от простолюдинов, потому что их платья не имеют завязок, а их шапочки не имеют кисточек...».

«Боже правый», — сказал Рами, садясь. «Он все это время говорил об этом?

«В течение десяти минут, по крайней мере», — сказал Билл.

«О, но правильная академическая одежда имеет первостепенное значение», — настаивал Колин. Так мы демонстрируем свой статус оксфордцев. Считается одним из семи смертных грехов носить обычную твидовую кепку с мантией или использовать трость с мантией. А однажды я слышал о парне, который, не зная видов мантии, сказал портному, что он ученый, поэтому, конечно, ему нужна ученая мантия, но на следующий день его со смехом выгнали из зала, когда выяснилось, что он не ученый, потому что не получил никакой стипендии, а просто платящий простолюдин...».

«Так какие же мантии мы носим?» вклинился Рами. Чтобы я знал, правильно ли мы сказали нашему портному».

«Зависит от обстоятельств», — сказал Колин. Ты джентльмен-коммонер или слуга? Я плачу за обучение, но не все платят — какие у тебя договоренности с казначеем?

«Не знаю», — сказал Рами. Как ты думаешь, черные мантии подойдут? Я знаю только, что у нас есть черные».

Робин фыркнул. Глаза Колина слегка выпучились. «Да, но рукава...

«Отстань от него», — сказал Билл, улыбаясь. «Колин очень озабочен статусом»

Здесь очень серьезно относятся к мантии», — торжественно сказал Колин. Я прочитал об этом в своем путеводителе. Они даже не пустят вас на лекции, если вы не будете одеты соответствующим образом. Так вы джентльмен-коммонер или слуга?

«Ни то, ни другое.» Эдвард повернулся к Робину. «Вы Бабблеры, не так ли? Я слышал, что все Бабблеры получают стипендии».

Бабблеры? повторил Робин. Это был первый раз, когда он слышал этот термин.

«Институт перевода», — нетерпеливо сказал Эдвард. «Вы должны быть там, верно? Иначе они не пускают таких, как вы».

Мы? Рэми приподнял бровь.

«Так кто же вы, в любом случае? резко спросил Эдгар Шарп. Казалось, он вот-вот заснет, но теперь он с усилием поднялся на ноги, прищурившись, словно пытаясь разглядеть Рами сквозь туман. «Негр? Турок?

Я из Калькутты, — огрызнулся Рами. «Что делает меня индийцем, если хотите».

«Хм,» сказал Эдвард.

«Лондонские улицы, где мусульманин в тюрбане, бородатый еврей и шерстяной африканец встречаются со смуглым индусом», — сказал Эдгар певучим тоном. Рядом с ним его близнец фыркнул и сделал еще один глоток портвейна.

Рами, в который раз, не нашелся, что ответить; он только изумленно моргал на Эдгара.

Точно, — сказал Билл, ковыряясь в ухе. «Ну.»

«Это Анна Барболд? спросил Колин. Прекрасный поэт. Конечно, не так ловко играет словами, как поэты-мужчины, но моему отцу нравятся ее стихи. Очень романтично».

«А ты китаец, не так ли?» Эдгар устремил свой взгляд из-под ресниц на Робина. Это правда, что китайцы ломают своим женщинам ноги, связывая их так, что они не могут ходить?

«Что?» Колин фыркнул. «Это просто смешно».

«Я читал об этом,» настаивал Эдгар. Скажи мне, это должно быть эротично? Или это просто для того, чтобы они не могли убежать?

«Я имею в виду...» Робин не знала, с чего начать. «Это делается не везде — моей матери не связывали ноги, а там, откуда я родом, довольно много оппозиции...»

«Так это правда», — воскликнул Эдгар. «Боже мой. Вы люди извращенцы».

«Вы действительно пьете мочу маленьких мальчиков для лечения?» спросил Эдвард. «Как она собирается?»

«Предположим, ты заткнешься и будешь продолжать пить вино, капая себе на лоб», — резко сказал Рами.

После этого любые надежды на братство быстро угасли. Было предложено сыграть в вист, но братья Шарп не знали правил и были слишком пьяны, чтобы учиться. Билл взмолился о головной боли и рано отправился спать. Колин разразился еще одной длинной тирадой о тонкостях этикета в зале, включая очень длинную латинскую грацию, которую он предложил всем выучить наизусть в этот вечер, но никто его не слушал. Затем братья Шарп в странном порыве раскаяния задали Робину и Рами несколько вежливых, хотя и бессмысленных вопросов о переводе, но было ясно, что ответы их не слишком интересуют. Какую бы уважаемую компанию Шарпы ни искали в Оксфорде, здесь они ее явно не нашли. Через полчаса посиделки закончились, и все разошлись по своим комнатам.

В тот вечер было много шума по поводу домашнего завтрака. Но когда на следующее утро Рами и Робин появились на кухне, они обнаружили на столе записку для себя.

Мы пошли в кафе, которое Шарпы знают в Иффли. Не думаю, что вам понравится — увидимся позже. — КТ

«Полагаю, — сказал Рами, — это будут только они и мы».

Робин ничуть не возражала против этого. «Мне нравится только мы».

Рами улыбнулся ему.

Третий день они провели вместе, осматривая жемчужины университета. Оксфорд в 1836 году переживал эпоху становления, ненасытное существо, питающееся богатством, которое он породил. Колледжи постоянно ремонтировались, выкупали у города новые земли, заменяли средневековые здания новыми, более красивыми корпусами, строили новые библиотеки для размещения недавно приобретенных коллекций. Почти каждое здание в Оксфорде имело название — не по функции или местоположению, а по имени богатого и влиятельного человека, который вдохновил его на создание. Здесь находился массивный, внушительный Музей Ашмола, в котором хранился шкаф диковинок, подаренный Элиасом Ашмолом, включая голову дронта, черепа бегемотов и овечий рог длиной три дюйма, который, как предполагалось, вырос из головы старухи из Чешира по имени Мэри Дэвис; Библиотека Рэдклиффа, куполообразная библиотека, которая изнутри почему-то казалась еще больше и грандиознее, чем снаружи; и Шелдонский театр, окруженный массивными каменными бюстами, известными как «Головы императоров», каждый из которых выглядел как обычный человек, наткнувшийся на Медузу.

А еще был Бодлиан — о, Бодлиан, национальное сокровище в своем роде: дом самой большой коллекции рукописей в Англии («В Кембридже всего сто тысяч наименований, — фыркнул клерк, принимавший их, — а в Эдинбурге всего шестьдесят три»), чья коллекция продолжала пополняться под гордым руководством преподобного доктора Булкли Бандинела, бюджет которого на покупку книг составлял почти две тысячи фунтов стерлингов в год.

Именно сам преподобный доктор Бандинел пришел поприветствовать их во время первой экскурсии по библиотеке и провел их в читальный зал переводчиков. «Не мог позволить клерку сделать это», —