Пересмешник - Алексей Юрьевич Пехов Страница 20

Раньше у меня было множество тех, кого принято называть друзьями, но теперь редко кто из них интересует меня. Разумеется, когда пришло время, они сочли приличным прислать мне свои самые теплые пожелания, чем вызвали у меня горький смех. Это было забавно, особенно, если учесть, что последнее воспоминание о них — это отводящие взгляды, не желающие замечать меня господа. Начитавшись газет и наслушавшись сплетен, они отвернулись от меня, как и все наше хваленое высшее общество.

Тогда на моей стороне осталось совсем немного людей, и среди них трое самых близких друзей: Данте, Талер и Катарина. Они не отказались от меня ни тогда, ни теперь, и я, Тиль эр’Картиа, Тиль Пересмешник, Тиль Не Имеющий Облика, буду благодарен им по гроб жизни. Потому что понял — ничто так не ценно в этом мире, как доверие. Они верили в мою невиновность с самого начала и до самого конца этой гнусной истории, несмотря на факты и показания многочисленных свидетелей. И я обязан им за эту веру, что поддерживала меня и питала каждый день, когда я открывал глаза и видел перед собой печать Изначального огня.

Мое воспоминание пробудило злость Анхель. Она злилась на тех, кто устроил все это. А еще на меня за то, что в ту ночь на виллу «Черный журавль» я не взял с собой ни ее, ни Стэфана, которые могли защитить меня или остановить, остудив ярость. Ну и, разумеется, больше всего она злилась на себя, что не смогла быть со мной в трудную минуту.

— Оставь, — попросил я ее, сминая бледно-голубой конверт-приглашение. — Поздно сожалеть о том, что давно уже прошло. Надо жить настоящим.

Она ворчливо порекомендовала мне жить не только настоящим, но и будущим, несмотря ни на что. Анхель упрямая. Я тихо рассмеялся, отмечая тем, что понял ее эмоции, но не согласен с ними, хотя и не собираюсь спорить. Она в ответ с яростью вскрыла конверт, едва не оттяпав мне палец. И тут же виновато извинилась.

Письмо было от президента клуба «Шесть четверок». Элитное местечко, куда можно попасть, только заручившись рекомендацией трех постоянных членов этой благородной обители вечных бездельников. Многие господа из Золотых полей спят и видят себя в «Шести четверках». Некоторые даже убить готовы за членство в клубе, так как там можно завести воистину важные знакомства, и начинают отворяться такие двери, которые ранее не открывались даже золотым ключом.

Раньше я тоже был среди тех, кто собирался в комнатах, оббитых дубовыми панелями, потягивал кальвадос, коньяк и виски, курил колониальные сигары, ловко загонял шары в бильярдные лузы и тасовал колоды игральных карт, проигрывая и выигрывая за ночь в Княжеский покер целые состояния. Затем, разумеется, меня исключили из столь достойного и чистоплотного общества. Потому что я «не соответствую званию честного чэра, а, следовательно, не могу состоять в клубе „Шесть четверок“ вне зависимости от моих прежних заслуг, так как мое имя может повредить репутации столь уважаемого заведения».

Теперь, когда все изменилось, клуб «Шесть четверок» был бы счастлив видеть благородного чэра эр’Картиа среди самых уважаемых граждан великого Рапгара и хотел заверить в своем самом добром отношении: «По единогласному решению правления клуба, его президента, а также самых почетных членов для вступления в „Шесть четверок“ чэру эр’Картиа не нужны рекомендации других членов, а достаточно лишь его согласия».

— Какая любезность, — сухо кашлянул я, рассматривая печать.

Раньше, когда я был еще мальчишкой и видел среди бумаг на отцовском столе документ с подобной печатью, это вызывало у меня настоящий трепет. Теперь же — никаких особых эмоций. Разве что недоумение.

Анхель спросила — которое это письмо по счету? Третье?

— Четвертое. За последний год. Они все еще надеются меня переупрямить, хотя я и не понимаю, зачем им это нужно. Пожалуй, если они продолжат настаивать и пришлют пятое, мне придется перестать быть вежливым.

Эмоции моего ножа спросили, не задумывался ли я о том, что в «Шести четверках» могут просто сожалеть о случившемся?

— Мы всегда поспешны в своих решениях и слишком часто жалеем о них, пытаясь исправить то, что исправлять давно уже не следует, — скривился я, смял бумагу и отправил ее в корзину. — К сожалению, не все это понимают.

Многие бывшие «друзья» прислали мне вежливые письма, где говорилось, как они рады, что все обошлось, и приглашали меня на чай, обед, ужин, семейное торжество и даже свадьбу. Я счел правильным отвечать вежливым отказом, пока мне это окончательно не надоело, и я, забыв о манерах и воспитании, не стал выбрасывать все в корзину, несмотря на недовольство Стэфана, считающего, что чэр должен оставаться вежливым до конца. Мне же было жаль чернил, бумаги и своего времени, так что упреки амниса я пропустил мимо ушей.

Через час с корреспонденцией было покончено, и у меня в руках остался лишь один конверт, в котором содержалась небольшая записка:

«Тиль, привет! Катарина с мужем устраивают большой прием в честь десятилетия своей свадьбы. Если ты не помнишь — 8-го. В 20–00, в летнем особняке на улице Волчьей луны. Ты, разумеется, должен быть. Она привозила твое приглашение Зинтринам, но ты уже уехал.

Заеду за тобой в пять.

P.S.:Не забудь о смокинге. Black Tie.

P.P.S.: Купил себе новую игрушку. Покажу при встрече.

Талер».

Я вспомнил, какое сегодня число, и выругался. Прием у Катарины начнется через несколько часов.

— Я счел возможным подготовить этот смокинг, чэр, — сказал Бласетт, придирчиво разглядывая меня в зеркало. — Он единственный вернулся из чистки. Все прочие оставлены вами в поместье у Зинтринов. Их дворецкий до сих пор не распорядился переслать ваши вещи.

— Меня вполне устраивает этот. Спасибо, Бласетт.

Смокинг был отличным, несмотря на недовольное ворчание слуги. Черный цвет, шалевый атласный воротник, обтянутые атласом пуговицы. Плотная сорочка из чистого хлопка, черная бабочка, черный однобортный жилет, лаковые туфли и шляпа с излишне жесткими полями.

Единственное, что портило мой вид — это перчатки из тонкой черной кожи. На таких приемах перчатки да еще и в сочетании со смокингом — отличительная особенность стюардов. Но, думаю, Катарина простит мне мою эксцентричность.

— Предупреди Полли, что я не вернусь к ужину.

— Уже сделано, чэр, — он протянул мне тонкий черный плащ. — На улице похолодало. Хочу спросить вас, свободен ли я на этот вечер?

— А что такое? — я захлопнул крышку часов, убрал их в карман жилета.

— У сестры