Дмитрий Емец - Лед и пламя Тартара Страница 20

– Ну неважно! Ты умная, я умный. У умных людей всегда есть, о чем побеседовать. Итак, валькирия, ты приносишь мне дарх Арея, а я уничтожаюстарый договор. Если же нет, то сама понимаешь... Я повторять не буду. Вернешься на коляску, девочка, и очень скоро! – заявил он.

Стекло в руке в Ирки разогрелось. Она увидела, что вода внутри шара закипела, захлестнула мачту корабля. Ничего себе легкая рябь! Ирка с вызовом улыбнулась. Человек, который стоит спиной к обрыву, не может отступать. Его спасение в наступлении.

– Так, значит, старый договор вы уничтожаете? Прекрасно. Тогда подарите мне перчатку! – сказала Ирка.

Двуликий Аа повернулся к ней бородатым лицом.

– Какую перчатку? – спросил он.

– Вашу.

– Зачем?

Ирка молчала. Двуликий Аа правильно истолковал ее молчание.

– А, ну да... Когда вы покупаете в магазине биту... – пробормотал он.

– Так что же перчатка? Я жду! – настаивала Ирка.

Их взгляды скрестились. Двуликий Аа заколебался. Посмотрел на шлем, на Ирку, снова за шлем. Было заметно, что он торопливо взвешивает. Если он отдаст перчатку, от обещания будет уже не отмахнуться.

– Ну хорошо, хорошо... Почему бы и нет? – Двуликий Аа потянул с руки перчатку.

– Если вам несложно, с левой руки, – мягко сказала Ирка.

Последствия этой простой просьбы были непредсказуемы. Взбешенный Аа зашипел. Сорвав перчатку, он попытался швырнуть ее Ирке в лицо. Не задумываясь, валькирия сделала мгновенное, почти неуловимое движение копьем, и перчатка повисла на его сужающемся наконечнике, пробитая насквозь. Двуликий покачнулся. Ирка увидела, как на серебряной маске, на лбу, внезапно выступила крупная капля черной крови, больше похожей на смолу. Она смотрела на нее, как завороженная.

Двуликий Аа медленно поднял руку и коснулся лба. Кровь расползлась по ладони. Но и на лбу она не исчезла. Там, где была прежде капля, теперь бежал ручеек. Двуликий схватился за стену и, оставляя на дереве след, сполз на пол. Ирка выронила копье, на острие которого продолжала трепетать перчатка.

– Ты не понимаешь, что наделала, безумная! Ты все равно выполнишь свою часть сделки, потому что... – прохрипел божок ростовщиков.

Двуликий не договорил. Серебряные маски глухо ударились об пол. Тело вздрогнуло и затихло. Ручейки черной крови гневно потекли к Ирке, стремясь коснуться ее ног. Однако шлем валькирий, который все еще был на Ирке, не допустил их. Черная кровь зашипела и, пузырясь, втянулась в щели между досками.

Ирка завизжала. Тело исчезло. На полу остались лишь серый плащ, покрытый рунами жезл и две серебряные маски. Ирка все смотрела на них и никак не могла отвести взгляд. Из соседней комнаты, хватаясь за стены, прибрел Антигон. Он был еще слаб. Булаву он волок за собой по полу. Когда требовалось перетащить ее через порог, булава зацепилась, и кикимор едва не упал. При этом он даже не осознал, отчего споткнулся и оглянулся в крайнем недоумении. Сознание его продолжало пребывать под властью рунного жезла.

– Кто обидел мерзкую хозяйку? – произнес Антигон заплетающимся языком, тупо оглядывая комнату.

Ирка набрала в грудь воздух для нового визга, когда с гамака за ее спиной кто-то негромко сказал: «Кхе-кхе!» Ирка резко повернулась. В ее гамаке не без удобства разлеглась...

– Аида Плаховна! – воскликнула Ирка.

Мамзелькина мрачно отхлебнула из фляжки. Прополоскала рот. Проглотила.

– Наворотила ты делов, пчелка недодавленная! Сказано тебе было русским языком: согласись, но клятв не давай! Перчатку взять надо было. А что теперь станешь делать? – сказала она.

Ирка с ужасом уставилась на перчатку, которая обвисла на копье, как мертвый голубь. Мамзелькина посмотрела на маски и жезл. Нетерпеливо прищелкнула пальцами, притянула их к себе и убрала в свой старый рюкзак.

– Славный удар, пчелка! Двуликого можно было поразить только так, в перчатку, когда он этого не ожидал. Левая перчатка – единственное, что было у него уязвимого. Ты сделала все, как по нотам! Даже моя коса не справилась бы лучше!

– Я его убила! Он бросил в лицо перчатку, а я... я... – Ирка сглотнула.

До нее только сейчас начинал доходить смысл того, что она совершила. Все оказалось безумно просто. Короткое резкое движение копьем и нечто живое, стоящее перед ней вот так вот, близко, становится неживым... Ей вновь захотелось завизжать.

– Цыц! – грубо одернула ее Мамзелькина. – Кого ты убила-то? Никого ты не убила! Это ж языческий бог, он бессмертен! Его можно изгнать из человеческого мира, можно лишить тела и сил, но окончательно убить нельзя!

Ирка недоумевающе уставилась на рюкзак Аиды Плаховны. Она и верила, и не верила.

– Да, разумеется, это был ослабленный языческий божок, – болтливо рассуждала Мамзелькина. – Мелкий комбинатор, которому давно не приносили жертв. Но твой шлем он выжулил честно. В рамках закона во всяком случае. А что делаешь ты? Отсылаешь бедолагу прямым экспрессом в Нижний Тартар. Ждут его там, как же! Тысячу лет ему теперь оттуда не выбраться! – Аида Плаховна хихикнула.

Она умела ценить нелепые ситуации. Лишь они разнообразили ее привычный, расписанный как по нотам быт. Покосила – хлебнула из фляжки. Покосила – хлебнула.

– И что теперь? – спросила Ирка.

– А ничего! Поздно, милая, чесать в затылке, когда голова лежит у тебя на коленях! Теперь уж сама не знаю, что будет... Договор-то на шлем незнамо где, и срок подходит. Не вижу я судьбы твоей, лань моя недостреленная. В тумане она! – голос Аиды Плаховны вновь стал жестким, как подошва ботинка.

Ирка ждала. Она ощущала, что последнее слово еще не сказано. И не ошиблась.

– Да, между прочим, голубка, вот тебе подсказка! Его перчатка, хоть и пробитая, у тебя, и, следовательно, ваша устная сделка с Двуликим, если вы успели о чем-то договориться, в силе! А в Тартаре он сам или нет – какая разница? – сказала Плаховна. Она прищелкнула языком и растаяла.

Ирка смотрела на пустой гамак, который продолжал раскачиваться. Она подумала, что никогда теперь не сможет в нем уснуть.

Глава 5

СВОЕВРЕМЕННОЕ БЕГСТВО КАК ФОРМА ПОБЕДЫ

Жил-был человек молодой и приятный. И все у него было хорошо: и женщины любили, и деньги умеренно водились, и не дурак вроде, да только вот сверлило его что-то. Грызло.

«Это оттого, что таланта у меня нет, – говорил он себе. – Дай-ка я ногу променяю на талант! Без ноги еще туда-сюда жить можно, а без таланта...»

И променял. Осталось у него две руки, одна нога и один талант.

Пожил он некоторое время со своим талантом, а покою все равно нет. Мучает что-то, не дает спокойно жить...

Променял другую ногу. Не стало у него ни одной ноги, зато удвоенный талант. Женщины не любят, денег нет, работы нет – зато какой талантище. Им и греется. Да недолго грелся. Снова чувствует: не то. Сверлит, томит, сосет...