Джонатан Стрэн - Драконы Страница 20

Было уже недалеко до холма, до его пустой, поросшей травой вершины. Уилл бежал с исступлением, которого сам не смог бы объяснить, с такой скоростью, что легкие пульсировали, как сердце, и ветер свистел в ушах.

И вот, тяжело дыша, он остановился на вершине холма, опершись на бабушку-камень.

Драконы все еще кружили там, наверху. Их двигатели оглушительно ревели. Уилл поднял лицо навстречу горячей волне воздуха и почувствовал дуновение их ненависти. Это было похоже на темное вино: сводит желудок, а в висках начинает стучать от боли и потрясения. Это вызывало отвращение и в то же время разжигало аппетит.

Последняя стая драконов просвистела мимо. Он чуть шею себе не свернул, изогнувшись, чтобы продолжать наблюдать их низкий полет над фермами, полями и Старым Лесом, простирающимся до горизонта и дальше. В воздухе остался слабый серный запах. Сердце Уилла стало таким большим, что больше не умещалось в груди, таким огромным, что готово было вобрать в себя холм, фермы, лес, драконов и весь мир вокруг.

Что-то черное и громадное выскочило из дальнего леса, взметнулось в воздух, вспыхнуло вдогонку последнему дракону. Уилл успел уловить какую-то болезненную, искажающую все вокруг неправильность, и тут же глаза ему закрыла каменная рука.

— Не смотри, — сказал старый и спокойный каменный голос. — Не след моему ребенку умирать, взглянув на василиска.

— Бабушка! — позвал Уилл.

— Да?

— А если я пообещаю не раскрывать глаз, ты мне расскажешь, что происходит?

После краткого молчания ему ответили:

— Хорошо. Дракон улетел. Он удирает.

— Драконы не удирают, — проворчал Уилл. — Ни от кого. — Забыв о своем обещании, он уже старался сбросить руку со своего лица. Но, разумеется, безуспешно, ведь его пальцы были всего лишь из плоти.

— Этот удирает. И правильно делает. Он явился из коралловых пещер, а теперь отправится под гранитные своды. И сейчас его пилот поет предсмертную песню.

Она опять замолчала, а дальний рев дракона стал тоньше и сбился на визг. Уилл понял: что-то произошло за эту секунду, но по звуку он никак не мог догадаться, что именно. Наконец он спросил:

— Бабушка. Уже?

— Этот — умный. Он хорошо воюет. Умеет уклоняться. Но и ему не уйти от василиска. Василиск уже знает первые два слога его истинного имени. В эту самую секунду он говорит с его сердцем и приказывает ему перестать биться.

Рев дракона стал громче, потом еще громче. Его неуклонное нарастание почти убедило Уилла в том, что существо летит прямо на него. К реву примешивался еще какой-то шум — что-то среднее между вороньим граем и зубовным скрежетом.

— Они теперь даже трогательные. Василиск настигает свою добычу…

Потом был оглушительный взрыв прямо над головой. Какую-то секунду потрясенный Уилл не сомневался в том, что сейчас умрет. Бабушка, укрыв его каменным плащом и прижав к своей теплой груди, низко пригнулась к спасительной земле.

Когда Уилл очнулся, было темно, и он лежал один на холодном склоне холма. Он с трудом поднялся. Мрачный оранжево-красный закат пылал на западе, там, где исчезли драконы. Нигде не наблюдалось никаких признаков Войны.

— Бабушка! — Уилл доковылял до вершины холма, спотыкаясь о камни и ругая их на чем свет стоит. У него болели все суставы. В ушах стоял непрерывный звон, как будто на фабрике включили гудок, возвещающий конец смены. — Бабушка!

Никакого ответа.

На вершине холма никого не было.

Но от самого верха до того места на склоне, где он очнулся, тянулась цепочка обломков. Уилл не обратил на них внимания, когда поднимался. Теперь он разглядел, что они знакомого уютно-серого цвета — цвета его каменной бабушки, а перевернув некоторые из них, увидел, что на них свежая кровь.

Уилл перетаскал камни на вершину холма, к тому месту, где бабушка любила стоять и смотреть сверху на деревню. Это заняло у него несколько часов. Он громоздил один камень на другой и чувствовал, что в жизни не делал более тяжелой работы. А между тем, закончив, он обнаружил, что каменный столбик не достает ему и до пояса. Получалось, это все, что осталось от той, которая охраняла деревню так давно, что сменилось уже несколько поколений.

К тому времени, как Уилл перетаскал все камни, звезды уже ярко и бездушно сияли на черном безлунном небе. Ночной ветер раздувал его рубашку и заставлял дрожать от холода. С внезапной ясностью он вдруг осознал, что остался один. Где тетя? Где остальные жители деревни?

С опозданием вспомнив о своих скромных навыках, он вытащил из кармана штанов волшебный мешочек и вытряхнул его содержимое себе на ладонь: взъерошенное перо голубой сойки, осколок зеркала, два желудя и морской камешек, с одной стороны гладкий, а с другой — украшенный буквой X. Оставил осколок зеркала, остальное высыпал обратно в мешочек. Потом произнес тайное имя — lux aeterna,[6] прося его впустить в этот мир частичку своего сияния.

Сквозь зеркальце просочился мягкий свет. Держа осколок на расстоянии вытянутой руки, чтобы хорошо видеть свое лицо, отраженное в нем, Уилл спросил у волшебного стекла:

— Почему за мной не пришли из моей деревни?

Губы мальчика в зеркале шевельнулись:

— Приходили. — Отражение было бледно, как труп.

— Тогда почему они не забрали меня домой?

И почему ему одному пришлось строить эту бабушкину пирамиду из камней? Уилл не задал этого вопроса, но он таился у него глубоко внутри.

— Они не нашли тебя.

Волшебное стекло говорило до сумасшествия отчетливо, оно умело отвечать лишь прямо на вопрос, который ему задавали, — не на тот, который хотели бы задать. Но Уилл был настойчив.

— Почему они не нашли меня?

— Тебя здесь не было.

— А где я был? Где была бабушка?

— Нигде.

— Как это нигде?

Зеркало бесстрастно ответило:

— Василиск искривил пространство и сместил время. Каменную женщину и тебя забросило вперед, на полдня.

На более понятное объяснение рассчитывать не приходилось. Уилл пробормотал заклинание, отпускающее свет обратно, туда, откуда пришел. Потом, боясь, что ночные привидения слетятся на его выпачканные в крови руки и одежду, он заторопился домой.

Добравшись до деревни, он обнаружил, что его все еще ищут в темноте. Последние, кто еще не утратил надежды, привязали к длинному шесту соломенное чучело, водрузили его на деревенской площади и подожгли, надеясь, что, если Уилл еще жив, этот свет приведет его домой.

Так и случилось.

Через два дня после этих событий искалеченный Дракон вылез из Старого Леса и приполз в деревню. Он медленно дотащился до площади и потерял сознание. Дракон лишился крыльев, в фюзеляже зияли сквозные дыры, и все же от него исходил запах мощи и власти, и еще — миазмы ненависти. Из пробоины в брюхе вытекал ручеек масла, и по булыжной мостовой за Драконом тянулся жирный след.