Александр Зорич - Сборник "Круг Земель" Страница 20

Элиен осторожно принял раковину и, поднеся ее к губам, произнес:

– Октанг Урайн – вонючая псина.

– Теперь приложи раковину к уху, – посоветовал Леворго, пряча улыбку.

Элиен последовал его словам и услышал тихий, но отчетливый шепот:

– Совершенно с тобой согласна.

Элиен с изумлением отпрянул от невиданной штуки.

– Да, да, говорящая раковина, – подтвердил Леворго. – Это не розыгрыш. Проку от нее меньше, чем кажется, но на многие вопросы она ответит не хуже меня. Развлечешься в дороге, если не найдешь лучшего по-

путника. А теперь можешь сказать мне то, что забыл позавчера.

– Я слишком многое забыл позавчера, но еще больше я позабыл к сегодняшнему дню, – торжественно сказал Элиен, постепенно входя в роль спасителя Сармонтазары.

– Ну что же, тогда прощай, Неилэ.

Да, правда, он хотел ответить на обиду. Тогда – хотел. Теперь – нет. Но для потомка Кроза это ничего не значит.

– Прощай, Огровел.

565 г., лето

Летом пятьсот шестьдесят пятого года Варнаг представлял собой огромный муравейник. И Урайн приложил все усилия, чтобы муравьи в этом муравейнике копошились как следует. С толком, с пользой и с величайшим усердием.

Тогда же над Варнагом впервые появились Серебряные Птицы. Они прилетели после захода солнца откуда-то с запада и, вздымая крыльями столбы пыли, сели за оградой царского дворца, в котором временно пребывал Октанг Урайн, дожидаясь постройки настоящей, достойной его величия, резиденции.

– Познакомься, Иогала, – сказал Урайн, выводя своего помощника навстречу Птицам.

Иогала уже успел немного привыкнуть к тому, что от Урайна каждый день надо ожидать какой-нибудь устрашающей новости. И все равно военачальник, остолбенев от неожиданности, застыл перед невиданными чудищами как вкопанный.

Птиц было две. Одна чуть больше, другая чуть меньше. Меньшая была длиной локтей в двадцать, а от земли до края иссиня-черного костяного гребня на ее голове было четыре человеческих роста. Вторая была по всем размерениям больше на четверть. Гребень у нее был кроваво-красный.

Птицы имели мощные лапы с кривыми когтями, длинные хищные клювы и совершенно неподвижные желтые глаза, словно огромные чечевицы из морского янтаря. Если не считать разноцветных гребней, Птицы казались отлитыми из какого-то тяжелого металла и искусно разукрашенными мелкими серебряными чешуйками.

Перьев у них не было. Вместо перьев крылья были покрыты заходящими друг за друга длинными пластинками со все тем же серебристым отливом. Первое, что пришло в голову Иогале при взгляде на Птиц, – эти чудовищные порождения Хуммера никогда не смогут летать. Однако же они здесь, они откуда-то сюда прилетели, и горе тем, кто познает мощь их исполинских клювов.

– С черным гребнем самка, с красным – самец, – деловито пояснил Урайн. – Самка откладывает яйца, из яиц выходят порядочные ублюдки. Самку я, пожалуй, назову… – Урайн помедлил: – Астахэ, а самца – Лакнатах.

Иогала, могучий воин, едва не лишился чувств; пальцы на левой руке свело судорогой; по становому хребту растеклась свинцовая тяжесть.

– Да, – продолжал Урайн, – ты прав, Иогала. Это страшные имена на Истинном Наречии Хуммера. Они означают Вопль Ужаса и Несущий Ужас. Я не ошибся в тебе – ты крепок. Многие люди могут обезуметь от этих слов. Если, конечно, их произношу я, а не торговец заговорами от гнилого поветрия и болотной лихорадки. Эти птицы будут нам очень полезны. Люби их, Иогала, иначе станешь прахом под их стопами.

Словно бы в подтверждение слов Урайна Астахэ нетерпеливо поскребла когтями по земле, оставив в ней глубокие неровные борозды.

– А теперь я должен покинуть Варнаг на два месяца. Ты остаешься здесь вместо меня. И запомни, Иогала: я вернусь не один. Я доверяю тебе, потому что, если ты не оправдаешь мое доверие, те, кого я приведу с собой, всегда и везде смогут разыскать тебя и убить. Но мне не хотелось бы делать этого.

К прямолинейности своего господина Иогала тоже успел привыкнуть. Немного.

– Благодарю тебя, царь, – ответил Иогала с поклоном. И, выпрямившись, стараясь говорить как можно тверже, добавил: – Меня не придется разыскивать, ибо я всегда готов явиться по твоему первому зову.

– Я знаю, – покровительственно кивнул Урайн.

Глава 5

ГЕРФЕГЕСТ

562 г., Двадцать второй день месяца Белхаоль

На пятый день пути Элиен увидел Башню Оно. Детище Эррихпы Древнего. Клык Тардера. Устрашение врагов. Башню в легкой дымке. Далекую и близкую. Еще день пути – и ворота Тардера распахнутся для него.

Эту ночь Элиен скоротал в сегролне. Сегролна была всем для усталого путника – кровом, спасением, отдохновением и радостью. И могла одарить его любыми человеческими радостями, если у того, конечно, имелись деньги. Сегролна была и трактиром, и постоялым двором, и домом терпимости одновременно.

Элиен ограничился простым ночлегом. Оружие Эллата, Леворго, диофериды и напутствия, данные ему, как-то не вязались с плотскими радостями. Элиену было совсем не до них. А главное – тела местных шлюх казались ему недостойными воплощения Гаэт.

Гаэт… Леворго и слова не вымолвил по ее поводу… Это что, обыденное дело – любить дух, входящий в статуи?

Вместе с толпой людей, спешивших в город, Элиен проехал под высоченной аркой Ворот Эррихпы, и вскоре течение вынесло его на базарную площадь, где кипела жизнь, принимавшая формы разнузданного веселья, мены, торга, ругани, заунывного пения. Мычали коровы, кудахтали куры, на разные голоса зазывали покупателей продавцы сластей и пряжи. Все это сливалось в мерный монотонный гул летнего базарного дня.

– Постой-ка, ласарец, ты не одолжишь мне три медных авра до завтрашнего утра? – Рядом с Элиеном обнаружился человек, выделяющийся среди всех огромным ростом и всклокоченной грязной бородой.

На нем был нагрудник стердогаста – одного из тех шакалов войны, что служат в коннице, стерегущей южную границу Ре-Тара вдоль Ориса. За его спиной виднелась двуострая секира. Головорез без страха и упрека. Элиен не любил таких, но заочно уважал, поскольку бойцами они были, по слухам, отменными.

– Нет, – отрезал Элиен.