Святослав Логинов - Черная кровь Страница 20

Бородатый стоял внизу, по колени в воде, отчего поза его казалась униженной.

– Мы просим прощения за старые обиды, – глухо сказал он. – Когда-то наши роды дружили. Немало нашей крови течёт в ваших жилах, и в наших телах есть ваша кровь. Ради этой крови я прошу мира.

Бородатый говорил, смешно пришепётывая, иные слова были не знакомы вовсе, но всё же речь поняли все. Видно, и впрямь некогда два рода жили рядом.

– Что вы хотите? – повторил Бойша.

– На наши земли пришла беда. Неведомые чужинцы, оседлавшие птиц-людоедов. Их ничто не может остановить. Наши лучшие воины погибли, мы потеряли стада, и хлеб остался не убран. На правом берегу больше нельзя жить.

– Однажды вы уже обманули нашу дружбу, – непреклонно произнес Бойша, – а теперь просите наших земель?

– Мы просим дозволения пройти через ваши земли. Мы сразу уйдем на север, где начинаются безлюдные леса, или на запад, в горы.

Бойша долго молчал, сдвинув тяжёлые сросшиеся брови. Не так это просто – принять подобное решение. Чтобы заключить мир, должны собраться главы семей, но и война с отчаявшимися, на всё готовыми людьми – тоже не мёд. Тяжкий груз должен взвалить на себя вождь.

Ромар и Матхи одновременно шагнули, собираясь подняться наверх, но в это время Бойша поднял нефритовый жезл и объявил своё решение:

– Зубры пропустят вас через свою землю.

Чуть слышный шелест прошёл за спиной вождя. Кто-то вздохнул с облегчением, другие, напротив, напряглись, готовые оспаривать самовольное решение.

– Но… – не давая времени разгореться недовольству, продолжил Бойша, – пока вы не переплывёте Белоструйную, ваши матери будут заложниками у нас, потому что верить вам трудно. Сейчас, пока вы стоите посреди реки и не можете отступить, потому что боитесь людей-птиц, вы готовы обещать всё, но мои люди опасаются, что, взойдя на берег, вы скажете иное.

– Мы согласны, – донеслось из-под обрыва. – Наши матери однажды уже родили нас на свет и сейчас готовы вновь подарить жизнь своим детям.

– А за проход сквозь наши земли, – продолжал диктовать Бойша, – и за прежние обиды, и в знак будущего мира вы оставите нам своих дочерей, которым этой осенью подойдет пора называться невестами. В наших домах не поровну женихов и невест, поэтому нам надо… – вождь на мгновение запнулся, спешно принимая решение, – восемь девушек, которых мы выберем сами.

Бородатый медленно, через силу кивнул:

– Прадеды были не правы, когда начали эту войну. Мы согласны. Ради завтрашнего мира, ради того, чтобы жил род.

Он повернулся и пошёл в воду.

– Женщины пусть идут первыми! – крикнул Бойша.

Таши глядел вслед уплывающему бородачу и медленно, с трудом соображал. Мысли тяжело ворочались, словно по затылку тяпнули преизрядной дубинкой. Почему вождь потребовал восемь невест? Род делится на несколько больших семей, и лишь шаман и старухи умеют разобраться, кому из какой семьи надо выбирать невесту. Порядок этот менялся год от года, и почти каждый раз случалось, что женихам какой-нибудь семьи не хватало наречённых, поскольку та семья, куда позволено свататься, оказалась меньше. И это в то время, когда в другой семье девушки остаются бобылками. Старухи говорили, что в этом году семеро парней не найдут себе пары. Почему же вождь потребовал восемь невест? Неужели восьмая предназначена ему? Пожалел, значит, вождь отдавать на позорище вдову… Или, напротив, верит в Таши, хочет ему правильную семью, а не жизнь с перестарком. Один Лар знает, о чём думает вождь, а Таши дозволено лишь догадки строить да мучиться неизвестностью.

Посланец тем временем вернулся к своим, некоторое время что-то разъяснял им, после чего первые плоты двинулись поперёк течения. Большинство мужчин, как и было приказано, остались на отмели.

– А вот сейчас, – смачно протянул пастух Мачо, – баб и пожитки наверх поднять, а мужиков в распыл, чтобы понимали, с кем дело имеют!.. Жаль, Бойша у нас не мужик, а кисель овсяный. Так сделать – всем бы молодух достало.

– Ума у тебя достало – такое сказануть, – отозвался Муха. – Никак у баранов своих набрался. Молодку ему захотелось… А потом эта молодка за мужа да за братьев тебя ночью придушит.

– Меня, поди, не придушит! – отмахнулся Мачо.

– Я сам тебя придушу! – Муха ловчей перехватил острогу, которую даже в бою предпочитал всякому иному оружию. – Чтобы ты род не позорил.

– Ещё подумать надо, кто род позорит… – проворчал Мачо и на всякий случай отошёл в сторонку.

Плоты ткнулись в берег. Первой на камни сошла высокая старуха в нарядной меховой кацавейке. Ни годы, ни тяжкий труд не сумели согнуть её спину и погасить огонь глаз. Следом на обрыв поднялись ещё шестеро старух, старших в своих семьях, а за ними бледные, жмущиеся друг к другу девчонки – те, кому этой осенью предстояло пройти посвящение.

– Мы пришли, – произнесла предводительница, глядя поверх головы Бойши. – А это наши дочери. Выбирай.

– Не мужское дело девчонок щупать, – проворчал Бойша. – Не коз покупаем. Сейчас придут наши хозяйки, они выберут. И не смотри на меня волком, – добавил он. – Не на смерть девиц отправляешь. Дозволит Лар – ещё свидишься с дочками.

Таши с мистическим ужасом смотрел на сбившихся в кучу девушек. Сейчас старухи выберут среди них восьмерых, а потом случай отдаст одну из восьми ему. Великий Лар, зачем? Пусть лучше будет вдова. А еще лучше – умереть, чтобы вовсе ничего не было. Вот только Унику жалко, и Лишку. И до смерти не хочется умирать, зная, что ты человек. Светлый Лар, лёгкие духи, где выход? И главное, ничто, даже самая малость, не зависит от него. Зависит от Ромара, от вождя, даже от Линги зависит, а от него – нет. Смешно, но судьбу этих девочек тоже будут решать чужие люди. Вот именно – смешно. Что ещё остаётся делать? Только веселиться, как веселятся на похоронах, чтобы не огорчить умершего. И гадать, кого судьба бросит под него. Может быть, вот ту, что повыше других. И без глаз видно, насколько она горда. Если рок укажет на неё, ей сразу можно петь погребальную песнь. Или падет жребий на невысокую, широколицую, с веснушками от уха до уха. Должно быть – хохотушка, хотя сейчас стоит как замороженная. Парни, обсуждая друг с другом девчонок, о таких стараются зря не болтать, а то узнает – спуску не даст. Такая – если любит, то безоглядно, а коли ненавидит, так от души. Дайте, предки, ей счастья с любимым, избавьте от меня… А вдруг достанется ему вон та, черноглазая, чем-то похожая на Унику…

Таши почувствовал, что лицо у него непроизвольно дёргается, каждый мускул пляшет сам по себе, словно бьющийся в припадке шаман, проникший духом в верхний мир. Таши с силой провёл рукой по лицу, стараясь прогнать постыдную дрожь, резко отвернулся и стал смотреть на реку, где медленно двигались плоты, перевозящие детей, женщин и стариков. Мужчины, как и прежде, остались на отмели, но теперь почти все они повернулись к низкому луговому берегу и спешно готовили оружие. Там из пересохшего утреннего марева катилась к берегу знакомая лавина птиц и визжащих карликов. Мелькали чёрточки пик, мозолистые трёхпалые ноги гулко ударяли в землю, бесновались на птичьих спинах лилипуты, обозлённые, что добыча ускользает из-под носа.