Алиса Акай - Иногда оно светится (СИ) Страница 20

Мне оставалось еще чуть-чуть. Может, минута. Лисенок уже тянулся к моей ладони, подходя все ближе. Вероятно, он просто решил посмотреть, что это за терпеливое существо ждет его столько времени.

— Только не дергайся… — прошептал брат.

А потом я все испортил. Что-то привиделось мне в выражении мордочки лисенка, показалось, что между нами уже нет никакой стены. Что друг у друга в глазах мы разглядели самих себя, настоящих. Я считал, что два хороших существа всегда смогут найти общий язык… Ведь не может же быть такого чтоб в мире было устроено иначе!

Я попытался протянуть руку еще дальше, чтобы коснуться его. Мне казалось, он не отстранится. Я стал елозить на животе чтобы вытянуться на пару сантиметров и наткнулся боком на острый обломанный корень, выпирающий из земли. От неожиданности и боли я вскрикнул, моя рука дернулась. И это было концом всему. Лисенок рыжей молнией метнулся обратно, сжался в углу. И когда я, шипя от боли, попытался протянуть к нему руку еще раз, показал мне острые ровные жемчужинки еще молочных зубов.

Тогда я впервые понял одну простую вещь. Во Вселенной есть много существ и все они хорошие. Но если один хороший человек неосторожно протянет руку другому хорошему, то может остаться без нее.

На следующий день нора оказалась пустой. Через какое-то время лисенок превратился в хладнокровного ночного хищника с настоящими крепкими зубами и уже без смешного рыжего пуха на мордочке. А я поступил в Академию и стал учиться убивать. Мы так и не коснулись никогда друг друга.

Сейчас, стоя на маленькой кухне маяка, я чувствовал почти то же самое, что и много лет назад. Нельзя делать резких движений, если не хочешь спугнуть. Даже если тебе будет больно.

«Если он всадит тебе между лопаток нож, больно будет точно,» — с сожалением сказал Линус-Два.

«Он не ударит.»

«О да, конечно. Они все миролюбивы, эти варвары, особенно те, что взяты в плен и оскорблены.»

Стоять спиной к опасности то же самое, что держать руку в огне. Сколько не уговаривай себя, что все в порядке, все равно будешь чувствовать запах паленого мяса.

— Проголодался, Котенок? — спросил я миролюбиво и осторожно, чтобы не спровоцировать его, обернулся.

Котенка не было. Была открытая дверь в коридор, за ней виднелся кусочек лестницы. Я подавил желание засмеяться. Обставил он тебя, друг Линус, в следующий раз не будешь хвастаться своим герханским чутьем. И неотесанный варвар может тебя кое-чему научить!

Но где же он? Вернулся обратно к себе? Я отложил миску с фасолью на стол, вытер руки и выглянул в коридор. Мне показалось, что дверь спальни приотворена.

— Котенок! Эй!

Я потянул ручку. В спальне было пусто. Мятое одеяло на кровати, так и не тронутая еда на столе. Простояв столько времени, она кажется уже не пищей, а неаппетитным восковым слепком с нее. Вот негодяй, так и не съел ничего…

Ну и где он? Входная дверь заблокирована, здесь мне волноваться нечего. Решил осмотреться? Непохоже на него — осматривать дом в присутствии тюремщика, да и наверняка он обнюхал каждый угол, пока я выходил в море. Времени у него было достаточно. В туалет что ли пошел? Ну, дело обычное.

Я вышел из спальни, дверь оставил так, как была чтобы он не заметил моего визита, когда вернется. Вообще стоит хотя бы первые несколько недель пореже попадаться к нему на глаза. Я вернулся на кухню, снова взялся рукой за склянки. На чем я остановился? Базилик?.. Нет, кажется уже было.

Я смешивал, откупоривал то одну склянку то другую, позволял рукам свободно двигаться над столом. В кулинарии есть своя капля поэзии, как и в битве. Просто надо доверять своим рукам и… Я поморщился. Что-то неприятное засело в груди, какой-то острый осколочек скреб душу. Я нащупал его, как языком нащупывают дырку в зубе. И нащупав, вдруг почувствовал, что что-то не так. Котенок… Что-то не так.

«Конечно не так! С ним вообще все не так!»

«Не сейчас».

Подошел ко мне, потом вспомнил, что туалет на нижнем ярусе, спустился вниз. Он охотнее проглотит собственный язык, чем спросит что-то у меня. Пошел, значит, вниз и… Стоп. Я замер с щепоткой душистого перца в пальцах. Стоп. В туалет пошел? Но он же два дня ничего в рот не брал!

Рука сообразила прежде мозга. Тот еще что-то вычислял, сопоставлял, отбрасывал варианты, снова анализировал, а рука ткнулась в задний карман брюк. И не удивилась, когда в кармане ничего не отозвалось звоном. Чему звенеть, если внутри пусто, верно?

Ключи. Этот паршивец украл мои ключи. От всех дверей маяка.

— Кретин пустоголовый! — прорычал я, уже оказавшись на лестнице, — Водоросли вместо мозгов! Тупица! Слух у него, чутье…

Конечно же, он уже внизу. Ничего, ничего страшного. Купаться не полезет, сразу увидит, сколько здесь плыть можно в любую сторону, а «Мурену» завести у него не выйдет, она старушка хоть и надежная, но со своими причудами, без опыта двигатель не пустишь. Ну и задам же я ему трепку…

«Ремнем!..» — услужливо подсказал другой Линус.

Я успел пробежать половину ступеней до нижнего яруса, но осколок не исчезал. Очень такой гадостный осколок, с зазубринками. Врожденная интуиция ван-Вортов, чтоб ее…

Котенок не станет выходить из маяка. Ему не нужна «Мурена». Я вспомнил его лицо — потемневшее лицо ребенка, глаза — горящие изумруды. Котенок и не собирался уходить.

Кто угодно, но только не он.

Я остановился так резко, что едва не упал. Еще немного — и загремел бы с лестницы. Но сумел остановиться и со всей скоростью, на которую был способен, полетел вверх. Ступени слились в мутную спираль. Тридцать метров. Десять, десять и десять. Много. Слишком много. Не успею.

Я бежал со всей скоростью, на которую был способен, адреналин синим пламенем горел в жилах. Космос, дай мне время! Ничего у тебя не прошу, только времени!

Ох и задам я тебе… Щенок, варвар, подлый обманщик! Кайхиттен!

Быстрее я еще никогда не поднимался на верхний ярус. Всю лестницу я проскочил меньше, чем за десять секунд. Дверь, которую я заблокировал своими руками, была открыта. Настежь. Он не закрывал ее за собой, не заметал следов.

Зачем ему?.. Он все правильно рассчитал, у него было достаточно времени.

Он был здесь, в комнате. Я не сразу понял, почему его щуплая фигурка кажется как будто нечеткой и плоской. Котенок стоял за стеклом. Снаружи. Полы халата, волочившиеся прежде по полу, теперь трепетали, как крылья большой белой птицы, неуклюже усевшейся на карниз моего маяка. Растрепанные волосы качались на ветру, вихры ходили ходуном то в одну сторону, то в другую. Они взметнулись волной, когда Котенок резко повернул голову. Наверно, он услышал, как я ворвался внутрь. Испуга на его лице не было. И вообще ничего не было. С него будто стерли все чувства. Лицо подростка с красивыми и правильными, может быть немного резкими чертами, было не живее, чем у каменного истукана, простоявшего тысячелетия в чьей-то затхлой гробнице.