Гай Кей - Песнь для Арбонны Страница 20

Он, конечно, не видел внизу Ирнана, но лунный свет освещал холмы в отдалении и поля, где скоро зацветет лаванда, и извилистую дорогу, поднимающуюся от них к замку. Лаванда снова заставит его вспомнить о Лусианне, если он не поостережется. Блэз решительно вернулся мыслями к непосредственной задаче, к тому месту, где он сейчас находится, к делам Бертрана де Талаира со всеми их последствиями.

В ясное ветреное утро семь дней назад, когда весна уже наступила и первые полевые цветы запестрели на солнце подобно разноцветному ковру, расстеленному для королевской особы, три всадника медленно поднимались по серпантину тропы к воротам замка. С бастионов фальшиво протрубил рог, решетку ворот подняли с опасной поспешностью, чуть не искалечив человека у лебедки, и Блэз вместе с коранами и большей частью обитателей замка вышел во двор. Маллин и Соресина, надевшие роскошные украшения и одежды, выехали навстречу, чтобы с почетом встретить прибывшее трио. (Блэзу случайно стало известно, как дорого стоят здесь такие одежды, например наряд из парчи с золотой нитью, отделанный мехом.)

Блэз увидел коней — двух вороных и серого. Престарелый жонглер с уже знакомыми ему теперь арфой и лютней ехал на одном из черных; широкоплечий коран средних лет сидел на сером коне с непринужденностью человека, много лет проведшего в седле. Между ними двумя, с не прикрытой от солнца и ветра головой, одетый в скромный коричневый костюм без какой-либо отделки, на великолепном рослом жеребце ехал герцог Бертран де Талаир, прибывший с визитом — совершенно необъяснимым — к потрясенным такой честью молодым барону и баронессе Бауд.

Когда эта маленькая группа вступила во двор замка, Блэз, с откровенным любопытством разглядывавший их, увидел, что де Талаир — человек роста немного выше среднего, с худым насмешливым лицом, гладко выбритым по моде Арбонны. Ему уже почти сорок пять лет, как Блэз узнал от коранов, но он выглядел моложе. Его глаза были действительно такими голубыми, как передавали сплетни: даже на большом расстоянии их цвет приводил в замешательство. На его правой щеке выделялся шрам, а волосы он стриг не по моде коротко, поэтому все видели, что верхняя часть правого уха у него отсутствует.

Кажется, половина всех людей на свете знала о том, как он заработал эти раны и что, в свою очередь, сделал с наемным убийцей из Портеццы, который их нанес. Блэз случайно был знаком с сыном этого человека. Они вместе служили в Гётцланде один сезон два года назад.

По мере развития событий в следующие часы и дни, Блэзу быстро стало ясно, что у герцога имелось по крайней мере три причины для приезда сюда. Одной, очевидно, был Маллин, и предпринимались многосторонние и далеко идущие попытки привлечь молодого честолюбивого барона на сторону Бертрана в его давней борьбе с Уртэ де Миравалем с целью добиться преимущества в западной части Арбонны, если не во всей стране в целом. Собственно говоря, обо всем этом Ирнан и Маффур догадывались задолго до прибытия герцога.

Второй приманкой для Бертрана, почти столь же очевидной, была Соресина. Эн Бертран де Талаир, который никогда не был женат, хотя за много лет его имя связывали с огромным числом женщин в нескольких странах, по-видимому, испытывал почти непреодолимую потребность лично познакомиться с чарами любой знаменитой красавицы. Стихи Эврарда Люссанского если и не достигли большего, то явно подогрели любопытство герцога.

Даже Блэз, которому Соресина не нравилась, вынужден был признать, что она в последнее время выглядит великолепно, словно прославление Эврардом ее чар каким-то образом прибавило соблазнительности ее телу и глубины ее темным сверкающим глазам, чтобы она могла в реальной жизни сравняться с изысканным образом героини его стихов. Как бы то ни было, в юной баронессе замка Бауд в ту неделю появилось нечто такое, от чего дух захватывало, и даже те мужчины, которые уже давно жили рядом с ней, начали оборачиваться на звук ее звонкого голоса и смеха в дальней комнате, теряя нить своих мыслей.

Блэз уделил бы больше времени размышлениям о том, как Бертран де Талаир собирается совместить стремление завести дружбу с Маллином де Баудом с не менее горячим желанием покорить супругу барона, но быстро понял, что третья причина приезда к ним герцога — это он сам.

В первый же вечер, после самого изысканного и дорогостоящего пиршества, какое когда-либо устраивали в замке Бауд — к супу даже подали ложки, а не привычные ломти хлеба, — Бертран де Талаир, непринужденно расположившись в кресле рядом с хозяином и хозяйкой, почти целый час слушал, как Рамир, его жонглер уже более двух десятков лет, исполняет его собственные сочинения. Неясно, чье именно искусство стало тому причиной, жонглера или Бертрана, но даже Блэз, всегда относившийся с предубеждением к музицированию, был вынужден признаться себе, что в ту ночь они слушали произведения совсем иного порядка, чем песни Эврарда Люссанского, который первым познакомил его с трубадурами Арбонны.

Все равно Блэз находил сочинение стихов глупым, почти смехотворным времяпрепровождением для дворянина. Что касается Эврарда и ему подобных, возможно, это можно понять, если проявить терпимость: здесь, в Арбонне, поэзия и музыка служат уникальным средством для мужчин и даже женщин, которые иначе не могут получить доступ к славе, или умеренному достатку, или в высшее общество. Но Бертран де Талаир был совсем в другом положении: какую пользу могли принести эти стихи и время, потраченное на их сочинение, сеньору, пользующемуся славой одного из самых великих воинов шести стран?

Этот вопрос все еще беспокоил Блэза, несмотря на то что он позволил себе выпить лишнюю чашу вина, когда увидел, как де Талаир наклонился вперед, поставил свой бокал с вином и что-то прошептал на ухо Соресине, отчего та густо покраснела. Затем Бертран встал, и жонглер Рамир, который явно ждал этого движения, аккуратно поднялся с табурета, на котором сидел, пока играл, и протянул Бертрану свою арфу, когда тот сошел с возвышения. Герцог непрерывно пил весь вечер, но это на нем никак не сказывалось.

— Он сам собирается петь для нас, — взволнованно прошептал Маффур на ухо Блэзу. — Это редкость! Очень большая честь!

По залу пронесся полный предвкушения ропот — очевидно, остальные тоже это осознали. Блэз скорчил гримасу и свысока взглянул на Маффура: негоже боевому корану приходить в такое волнение по такому тривиальному поводу! Но, взглянув на Ирнана, сидящего рядом с Маффуром, он отметил, что даже старший коран, обычно такой невозмутимый и флегматичный, смотрит на герцога с восторгом. Вздохнув и еще раз подумав о том, какая это безнадежно странная страна, Блэз снова повернулся к столу на помосте. Бертран де Талаир устроился на высоком табурете перед ним. «Еще одна любовная песнь», — подумал Блэз. Ведь он целый сезон прожил рядом с Эврардом и заметил взгляды, которыми уже начали обмениваться хозяйка и ее благородный гость за столом. Но оказалось, что он ошибся.