Ольга Громыко - Ведьма-хранительница Страница 20

– Думаете, разглядела его магическую ауру?

– Возможно. Некоторые животные, например мыши, чуют колдовство, не понимая его сути, собаки видят истинный облик сквозь чары, узнавая заколдованных хозяев и облаивая оборотней, а кошки способны разрушать волшебство одним своим присутствием.

– А лошади?

Травник признался, что насчет лошадей ничего подобного не слышал.

– Но, – добавил он, – лошадью ее назвать трудно. Если не ошибаюсь, это потомок черного жеребца Повелителя Догевы?

– Да, Вольта.

В позапрошлом году мы бросили лошадей в соседней деревне, нечаянно телепортировавшись на десятки верст. Селяне живо присвоили бесхозного сивку, но Вольт не пожелал тягать борону на благо сельского хозяйства и спустя две недели объявился в Догеве – тощий, одичавший, донельзя обиженный на предателя-хозяина, но никого другого к себе не подпускавший. Лён потом рассказывал, что ему пришлось целый месяц подлизываться к жеребцу, чтобы тот сменил гнев на милость и перестал разыгрывать из себя послушную, но тупую скотину.

От Ромашки кобыле досталась узкая белая стрелка вдоль морды да нагловатая хитринка во взгляде. Обольщаться насчет характера я бы тоже не стала.

– Как ваша нога?

– Какая? – не поняла я. – А, ерунда, с утра не болит – я и забыла.

– Вы ее не заговаривали?

– Зачем? На месте вправила. В первый раз подворачиваю, что ли?

Травник помрачнел – видимо, надеялся испытать на мне какое-нибудь особенно тошнотворное снадобье.

– Что ж, – с непонятной печалью сказал он, – будем надеяться, вы приобрели больше, чем можете потерять.

– Примеряете на меня древнее грозное пророчество или отечески предостерегаете?

– Нет, всего лишь по-старчески брюзжу, – улыбнулся маг, вставая из-за стола.

Поблагодарив за гостеприимство и пообещав повторно воспользоваться им в любое удобное для меня время, я с грехом пополам вскарабкалась на лошадь. Кузьмай подал мне сумки и долго махал на прощание, а Манька проводила до опушки Кущи, плавно перетекающей в опушку безымянного бора. Там остановилась, мяукнула вслед и с чувством выполненного долга побежала обратно, гордо задрав хвост.

Глухим лес казался только составителям карты. В действительности его пересекала тьма-тьмущая тропинок, простых и двухколейных. Частенько попадалась на глаза вялившаяся на солнце скошенная трава, кое-где темнели коровьи лепешки. Пару раз, выезжая на полянки, я замечала дымок над еловыми макушками и слышала далекое блеяние овец и собачий лай. Как Травник и говорил, люди в лесу селились понемногу, но часто, заимкам и сторожкам не было числа. Пока, впрочем, я не видела ни одной, минуя их стороной.

Кобыла не то чтобы не слушалась узды – скорее не давала повода ею воспользоваться, не сворачивая с тропы и не сбиваясь с неторопливой рыси. Нас обеих это вполне устраивало. Солнце утвердилось в зените, когда лошадь впервые остановилась и попятилась, скорее удивленная, чем испуганная. Тропинку неторопливо переходил здоровенный заяц. Даже не переходил – шествовал с таким царственным видом, что встречным волкам следовало замереть в земном поклоне. Я свистнула в два пальца, заяц вздыбил уши, но ускориться и не подумал.

– Арбалет бы мне, – с сожалением сказала я, – да не сезон. Плешь на плеши.

Заяц обернулся, внимательно рассмотрел мою потрепанную куртку и с не меньшим презрением сморщил нос.

– Леший побери, – огорченно сказала я, когда косой скрылся в кустах, – да надо мной уже зайцы смеются! Надо срочно зарабатывать на приличную одежонку и седло. Давай, голубушка, тут недалеко должна быть деревенька.

Вскоре тропинка перешла в утоптанную, а затем и откровенно колдобистую дорогу, разбитую тележными колесами. Ямы заполняла дождевая вода, отстоявшаяся над слоем грязи. Возле околицы она разлилась необъятной лужей, по которой то ли ходили, то ли плавали упитанные гуси. Прозывалось селение соответственно – Гнилец. Десяток обшарпанных домиков под соломенными крышами, редкие корявые жерди, призванные изображать заборы, да общий колодец прямо посреди улицы. В ближайшем дворике медленно и печально рубил дрова щуплый мужичонка. Сизый нос рубщика свидетельствовал о трепетной любви к хмельным напиткам домашнего изготовления, а частые промахи – о ее утренних последствиях. Из окна кособокой хатки то и дело выглядывала дородная баба, чья кислая физиономия ненадолго придавала мужичку творческих сил.

Чем меньше селение, тем любопытнее его жители. Проедь я деревню без остановки, мало кто вспомнил бы обо мне. Но у колодца я спешилась, повертела скрипучий ворот и наполнила флягу водой, озадачив местных кумушек на добрый месяц. Мужичок отложил топор, баба высунулась из окна по пояс.

– Справная у девки лошадка! Эва, смолка какая, – перешепнулись у меня за спиной.

– Смолка так Смолка, – вполголоса согласилась я. – Ты не против?

Свежепоименованная кобыла не возражала.

К колодцу вразвалочку подошел давешний мужик. Косматый, небритый, с изящным расписным коромыслом на плечах, он смотрелся дико, но лучшего предлога для знакомства не придумал.

– Вы, госпожа, небось и кобылку напоить желаете? Так я налью в колоду, пущай хлебает.

– Буду очень вам признательна, – улыбнулась я.

Мужик с энтузиазмом раскрутил ворот. Стремительно вознесшееся ведро с размаху стукнулось о валик, сорвалось с цепи и грустно булькнуло в недра колодца.

– Щас крюк принесу, выловим, – упавшим голосом пообещал селянин, разглядывая круги на далекой темной воде.

– Не стоит беспокойства. – Перевесившись через сруб, я поманила ведро, и оно послушно ткнулось в ладонь мокрой ручкой. Мужик, подтянувшиеся к колодцу бабы и даже ближайшие кусты удивленно охнули. Я невозмутимо перевернула ведро над колодой и поставила на краешек сруба.

– И кто ж вы такая будете? – осторожно поинтересовался селянин.

– Маг-практик.

– Чаво?

– Колдую за деньги, – терпеливо пояснила я.

- А! – скумекал мужик. – Ведьма, что ль?

Я пожала плечами. Ведьма так ведьма. Понемногу начинаешь привыкать.

– Работы для меня не найдется?

Мужик серьезно обдумал мое предложение:

– Да у нас вроде как и без колдовства все в порядке. Дождей хватает, репа так и прет, куры несутся, помирать никто не собирается, а помершие не беспокоят.

– Подозрительно благодатный уголок, – с легким разочарованием пошутила я. – Зайцы и те сами в горшок лезут, всадникам дороги не уступают.

Толпа ахнула и отшатнулась, торопливо крестясь. Мужик с коромыслом троекратно поплевал через левое плечо и проникновенно заявил:

– Охти, госпожа ведьма, это ж вам знамение было – зайцы-то людям неспроста являются, про них даже в свитках пророческих писано: «Аще встречен зверь, дорогу переходящ – убоись и покайся, ибо се грех великий чует и скорбит душевно»! И вам теперь, значит, непременно его умилостивить надоть, а то пуще прежнего осерчает и беду нашлет, убыток аль хворь какую.