Алексей Глушановский - Сердце вьюги. Часть II Страница 20

  - А вот сейчас - верю. - Внезапно продолжил он начатую фразу. - И страшновато мне, признаться, ребята от этой веры становится... - он хотел было сказать что-то еще, но тревожный колокольный звон, донесшийся от границ недалекого форта, заставил его замолчать на полуслове.

  Глядя, как испуганно побледнела Арейша, и как нервно дернул хвостом Тим, судорожно сжав могучие руки на древке так и не оставленного им светового копья, и все остальные члены отряда поняли, что происходит что-то очень нехорошее.

  Интермедия 2. Тот, кого нет.

  Нечто знакомое, слабый отголосок, давно и, казалось, надежно уничтоженного ощущения, прорвался сквозь чуткую, мучительную дрему Проклятого, заставив его зашевелиться в тесных стенах своей темницы... Боль... снова боль... Как жаль, что никак не удается умереть! Он ведь сделал все что мог! Проклятая тюрьма. Проклятая боль. Проклятое бессмертие. Ну почему, почему именно ему, тому, одним из атрибутов чьей власти является бессмертие - полное и почти абсолютное, - выпала эта пытка. Он заворочался, пытаясь избавиться от непрошенного воспоминания, но оно не уходило, вновь восстанавливая так давно, и с таким трудом уничтоженные им самим остатки личности. И как всегда, вместе с приходом осознания нагрянула все та же, непрекращающаяся, бесконечная, невыносимая боль.

  Впрочем, на этот раз восстановление части личности было необходимым. Вместе с болью вернулось и знание. Он понял, что вынудило его проснуться - если конечно можно назвать сном вялое бездействие разобранной до практически полной бессознательности личности и, осознав - испугался. Ведь его братья были убиты. Убиты все! Он знал это абсолютно точно, поскольку именно благодаря ему, его удару в спину, нанесенному в самый тяжелый, самый ответственный момент, хаосу удалось их уничтожить.

  Он не жалел о содеянном. Единственное, что вызывало его сожаление - это то, что задуманное не удалось довести до конца. Ведь тогда, удайся составленный в тот момент, когда он осознал свою обреченность на вечные муки, безумный план, - он тоже был бы мертв. Мертв окончательно и бесповоротно. От него не осталось бы ничего - ни малейшей частицы личности, ни капли сути... Ничего, за что могла бы зацепиться эта ненавистная боль. Он исчез бы. Исчез вместе с этим миром, поглощенный выпущенным на волю хаосом и вместе с ним исчезло бы его проклятье, его боль... Но увы. Небольшая ошибка и братья, вместе с верховным, успели почувствовать вброшенный в их сущность яд, прежде чем он завершил свою работу.

  Ах, как он жалел об этом! Ведь именно из-за этой ничтожной ошибки он вынужден продолжать влачить свое мучительное существование, вместо того, чтобы подобно преданным им братьям раствориться в великом хаосе, о чем он так мечтал...

  Впрочем, у Проклятого, - как он уже давно называл себя в своих мыслях, еще оставалась надежда. Пусть он почти защищен от воздействия Хаоса. Пусть... Почти - не значит полностью. И когда этот мир будет уничтожен, он наконец-то сможет исполнить свою мечту, свою идею возникшую в тот момент когда он ощутил смерть Асти и понял на что обрекает его эта смерть. Боль. Вечная, безумная боль, спастись от которой можно лишь одним-единственным способом. Умереть самому. Исчезнуть. Не быть.

  Задача для него - почти невозможная. Увы. Сама природа его силы превращала его в практически абсолютно бессмертное создание. Бог Жизни не может умереть по определению. По крайней мере, до тех пор, пока в его мире есть хоть кто-то живой. Хоть бог, хоть человек, да хоть один-единственный микроб! Но все же он, как ему казалось, нашел выход. Успел сориентироваться раньше, чем пришла неизбежная боль, туманящая рассудок и вынуждающая разбивать, дробить на бесконечно мелкие осколки свою личность, чтобы хоть чуть-чуть облегчить невероятные муки. Он даже начал действовать. Для исполнения его задачи не хватило сущей малости...

  Но план еще возможно выполнить. Для этого надо так немного. Всего-навсего - добить упорно цепляющихся за жизнь носителей порядка. И тогда, стены его тюрьмы, созданные из силы веры людей, отданной его погибшим братьям, распадутся, освобождая не только его, но и проход для извечного уничтожителя. Мир будет поглощен и уничтожен. А вместе с миром и все населяющие его твари. Проклятые, проклятые твари, из-за которых он не может умереть и вынужден терпеть эту невыносимую боль! Но ничего... хаос освободит его, убьет его мучителей...Всех, до последней букашки! Достаточно только уничтожить носителей разума... К счастью их уже осталось совсем немного, и они очень слабы... Не сравнить с его братьями. Но все равно... живучие отродья!!! Впрочем, это их не спасет.

  Если бы не тюрьма - он давно бы справился с этой задачей. Но даже и сейчас, заточенный, он, пусть медленно, но надежно шел к своей цели. Того небольшого отверстия, что прокололи в его темнице любопытные маги, для этого хватало.

  И вот сейчас, сквозь это отверстие, он ощутил перемены. Слабую тень, отголосок шепота силы кого-то из равных ему. Этого не могло быть, - мир был давно и надежно заперт, но было. И внушало страх.

  Пока еще слабая, тень могла вскоре развиться и, воплотившись, вновь запечатать его темницу, обрекая на продолжение мучительного существования. И пусть сейчас это был всего лишь слабый намек, тень тени силы равного ему... Он знал своих родичей и ничуть не сомневался в их способностях прорваться через любую защиту, просочиться сквозь любую, самую узкую щель, если имелся хотя бы мельчайший шанс. Сейчас такая ужасная возможность появилась перед его взором, вынуждая, испытывая невероятную боль, собирать заново заботливо разорванные им мельчайшие клочки своей личности, дабы попытаться предотвратить подобный сценарий.

  Восстановившись в достаточной степени, чтобы иметь возможность принимать решения, Проклятый настороженно замер, ожидая очередного отголоска, который позволил бы ему определить носителя силы его собрата.

  Конечно, проведи он более полное восстановление, его силы и возможности были бы значительно бОльшими, однако, одно лишь воспоминание о том, насколько усилится при этом его боль, повергала заточенного в нестерпимый ужас, заставляя надеяться, что уже восстановленного хватит для уничтожения неизвестного жреца.

  Желаемый отголосок не заставил себя долго ждать, оказавшись к тому же столь четко направленным и ясным, как будто смертный несущий на своей душе печать власти одного из Великих, обращался прямо к нему, как это бывало в те счастливые времена, когда его Асти еще была жива, боль потери не терзала его душу, а смертные были не ненавистным препятствием на пути к желанному ничто, но младшими, любимыми детьми, которых он оберегал и о которых заботился.