Элеонора Мандалян - Принцесса тьмы Страница 20

- Не знаю, чего ей не хватает. Она сказочно богата. У нее есть все, о чем можно только мечтать. Наверное, нет в целом мире женщины, богаче ее.

- Ну так уж, прям, и в целом мире.

- Я знаю, что говорю, - огрызнулась Найт. И, подумав, добавила: - А вообще-то ты права. Я все придумала. Забудь.

- Не сердись. Извини. Но ведь, наверное, что-то есть, раз она...

- Конечно. Она хочет того же, чего и ты - света в окошке. И обязательно дневного. Она хочет Наверх. А отец ее не пускает. Ну чего она там потеряла, скажи. - Неожиданно озлобившись, Найт вскочила, заходила по комнате, размахивая руками: - Ваше солнце - глупый, невыносимо яркий, слепящий шар, от которого потом долго болят и слезятся глаза. А то, что она величает свежим воздухом - удушливый смрад над городом, до головокружения, до тошноты. Но хуже всего сами люди! Какое-то бешеное количество людей! Лавина. Стихийное бедствие. Потоп. И как только вы там не сходите с ума друг от друга. Меня в вашем метро жуть берет. Каждый раз кажется, вот сейчас затопчут, раздавят. Кажется, если вдруг упаду, вся эта лавина промчится по мне и даже не заметит. Не представляю, как вам удается лавировать, не задевая друг друга. Я так выхожу из метро вся в синяках.

- Утрируешь, - отмахнулась Светлана. - Метро как метро. Но людей действительно многовато. Папа говорит, раньше так не было...

- Послушай, - перебила ее Найт, - ты все “папа” да “папа”. А про мать ни словечка. Тоже что ли свою не любишь?

- Не люблю??? Я!?! - Светлана разом потемнела, как солнечная поляна под накрывшей ее тучей. - Да для меня нет и не будет в мире человека дороже ее... Не считая папы, конечно. Не бывает дня, чтобы я с ней не разговаривала, не советовалась ... мысленно.

- Почему мысленно? - удивилась Найт.

- Нет больше со мной моей мамы. Вот уже два года.

- Она сбежала от вас?

Светлана задумчиво посмотрела на Найт, вернее - сквозь нее, в свое печальное прошлое. И, горько усмехнувшись, проговорила: - Сбежала? Нет. Улетела. Поднялась высоко-высоко в небо, чтобы остаться там навсегда.

Найт недоверчиво и подозрительно смотрела на пленницу. Если бы не слезы, дрожавшие в ее глазах, она решила бы, что ее разыгрывают.

ГЛАВА 12

Растянувшись на тюфяке, Степан попытался расслабиться. Перенапря-женные нервы требовали отдыха, передышки. Незаметно для себя он уснул. И проспал... может час, а может сутки, определить не было никакой возможности. С пробуждением отчаяние и страх с удесятерившейся тяжестью навалились на него.

Время и пространство сжимались вокруг него, подобно зловещей черной дыре, засасывающей в свои бездонные, беспросветные недра. Эта дыра поглощала его целиком - с костями, желаниями и мыслями. Еще немного, и он просто перестанет быть. Неужели его пожизненно заключили в это ничто, обрекли на медленное, мучительное умирание? И неизвестно, что придет раньше - смерть или безумие. Он пленник неведомых, невидимых сил, безжалостных и коварных. И все, что происходит с ним, увы, не сон, не ночной кошмар, от которого можно проснуться. Неужели Господь Бог наказал его так жестоко за грех, который он не успел даже совершить?

Степан, не отличавшийся прежде ни набожностью, ни особой верой, упал на колени и принялся горячо молиться, клянясь, что никогда-никогда впредь не посягнет на то, что ему не принадлежит.

Грубый толчок в плечо прервал его молитву. Он вздрогнул, в беззвучном крике раскрыл рот, заслоняясь обеими руками от невидимой опасности.

- Вставай. Пойдешь.С нами.

К нему снова обращались.На его языке. Но что за выговор! Чей-то тяжелый, неповоротливый язык с трудом брал речевые барьеры. Каждое слово, как законченное предложение, с паузой и придыханием... и странным гортанным шипением, будто заезженная пластинка в старинном патефоне.

- Куда? - отважился спросить Степан.

- Наверх, - последовал лаконичный ответ.

“Наверх!” Бесплотный голос сказал НАВЕРХ! Сердце в груди Степана отбивало чечетку. Неужели Господь услышал его молитву? Неужели его глаза снова увидят свет? Неужели всему этому кошмару пришел конец?

- Вы отпускаете меня? - прошептал он срывающимся от волнения голосом.

- Хочешь. Жить. Подчиняйся. Молчи. - последовал очередной приказ.

И снова бесконечно длинный переход сквозь тьму в полном молчании. Они, эти загадочные существа, были рядом с ним, впереди него и сзади. Сколько их, он не знал. Но стоило ему замешкаться, и его тотчас подгонял сзади идущий. Стоило чуть заспешить и он утыкался в чью-то спину. Оступившись, взяв слишком вправо или влево, он получал предупредительный удар в бок. Им управляли как марионет- кой, заставляя то пригибать голову, то резко сворачивать, то карабкаться чуть ли не по отвесной стене, а то и ползти. Идти было значительно труднее, чем в первый раз, так как теперь они постоянно преодолевали подъем. Степан стискивал зубы и терпел. Пусть себе. Он готов выдержать и не такое. Лишь бы поскорее выбраться на свет. А там - только они его и видели. Уж он найдет возможность улизнуть. Они боятся света, так он будет улепетывать от них по залитой солнцем улице. Пусть попробуют догнать.

Тонкие, едва различимые, и в то же время невыносимо навязчивые звуки, раздражавшие скорее нервы чем слух, преследовали его всю дорогу. Он слышал их и во время первого “кросса” сквозь тьму, но тогда ему казалось, что от перенапря- жения и страха у него просто звенит в ушах...

Наконец, плоскость под ногами стала горизонтальной, только Степан начал спотыкаться на каждом шагу, пока наконец не понял, что идет по шпалам. Пошарив ногой, он действительно наткнулся на рельсу. Справа и слева от него почти вплотную шли два невидимых существа. Внезапно впереди что-то блеснуло, острой болью хлестнув по глазам.

До слуха зажмурившегося со стоном Степана донеслись отдаленные мужские голоса. Он не успел сообразить, как ему поступить - заорать во все горло, взывая о помощи, или сломя голову броситься на свет, к людям. Сильный удар, опережая неоформившиеся в действия побуждения, сбил его с ног. Его волоком оттащили в глубокий мрак бокового помещения. Шершавая и липучая, как у ящерицы, ладонь залепила ему рот.

“Сволочи! - нутром кричал Степан. - Ах, сволочи! Что б вы подохли!”

Пальцы-присоски, словно наощупь поняв смысл не произнесенных вслух ругательств, сильнее сдавили его челюсть. Лежа ничком, придавленный к полу чьей-то ногой, он был настолько обескуражен происходящим с ним, что даже не пытался оказывать сопротивление. Да и о каком сопротивлении могла идти речь, если ужас пережитого в универмаге неотступно преследовал его, а запах черной крови и сейчас вызывал тошноту. Он знал, что жизнь его, чудом до сих пор не отнятая, висит на волоске. Один неверный шаг, и его постигнет та же участь, что и несчастных сторожей с их собаками.